Влад Костромин - Грибные дни

– Ему бы полезно, – сказал отец.

– Вить, не каркай! Леший, он из проклятых людей. Так что будете бесчинствовать, и сами лешими станете. Он может во что угодно обернуться, хоть в лося, хоть в лесного порося. Он вообще может в гриб превратиться, так что незнакомые грибы не берите.

– А какие брать? – не понял брат.

– Знакомься с ними, балбес! – пошутил отец. – И все станут знакомыми: полное лукошко из леса унесешь.

– Вить, тебе бы только хохмить, – поджала губы мать. – Нет в тебе серьезности никакой. Леший еще и оленем стать может. И мхом стать белым может, поэтому по белому мху не ходите: не леший, так бучило болотное под ним окажется. А то еще бывает, сидит леший на кочке и ковыряет лапти.

– А где он лапти берет?

– А где и мамка ваша, ха-ха-ха, – засмеялся отец, – у старух ворует.

– Вить, не говори поперек, – мать трижды поплевала через левое плечо. – Я отопки на благое дело ворую, а леший – на нечистое. Понимать надо, – постучала указательным пальцем ему по лбу, – а то совсем свихнулся со своей диалектикой и марксизмом-ленинизмом!

Она, бывало, как наберет отопков, лаптей старых, да привязывает их к забору, чтобы дом и подворье от сглаза уберечь, скотину неизуроченной сохранить.

– Откуда ты все это знаешь? – не унимался Пашка.

– Дед ваш, Егор, учил, да и бабушка Клава, земля ей пухом, сказывала. Да и другие говорили, – неохотно объяснила мать.

– Ты же говорила, что дед Егор в НКВД служил.

– В НКВД он и научился… Хватит меня сбивать, а то еще забуду что. Еще надо заговор от гнуса прочесть, а то привяжется какой крапивный гнус, – озабоченно сообщила она.

– Это да, – согласился отец, видимо решив на время потакать ее странностям. – От гнуса заговор первое дело.

– Если запоете в лесу и увидите ворону, то готовьтесь – волк близок и скоро вами полакомится! – продолжала мать.

– Они связаны как-то? – удивился Пашка.

– Конечно: когда Дьявол вытесывал волка, то из щепок вороны и галки народились.

– Значит, если галку встретить, то тоже волк придет?

– Много болтаешь! – мать отвесила Пашке подзатыльник. – Смотри, накаркаешь! И еще, если увидите ежа, то сразу не убивайте, голодняги. Он разрыв-травой обладает, она любой замок открыть может, любой сейф!

– И батин, в конторе?

– Батин вообще проще простого, скрепкой можно открыть. Так что ежа надо сначала попытать как следует, жилы у него потянуть, траву добыть, и лишь потом обмазывать глиной да в костре запекать. Еще он знает особую омолаживающую траву и никогда не стареет.

– Так он долго живет, получается? – спросил Пашка.

– Он живет так долго, что помнит все, что было раньше и что люди давно успели забыть. А про ворона добавлю: он особым камнем владеет, что может человека невидимым сделать или богатый клад указать.

– У них есть клады? – удивился я.

– Вороны – не такие вороны, как вы – о богатстве и достатке думают, как что где плохо лежит, так прихватывают да в подземную копилочку кладут.

Для маскировки отец натянул пиджачную пару, коричневые лакированные штиблеты и зеленый галстук, мать легкое платье и туфли на каблуках. Ловко завернула в газету кочергу.

– Кочерга тебе зачем? – удивился отец.

– От нечистой силы и лешего верное средство. От змей. Да и просто листья раздвигать вместо палки.

– С чудиной ты у нас, Катерина, – с некоторой даже долей уважения сделал вывод отец. – С большой чудиной.

– Вот еще, – она потрясла небольшой почерневшей деревяшкой.

– Что это? – насторожился отец.

– Сучок, на котором кукушка куковала.

– И зачем он?

– Удачу на охоте приносит.

– При чем тут охота?

– Сбор грибов – это «тихая охота». Значит, и грибнику должен удачу принести.

– Сомнительный аргумент, ну да ладно. Отдай его… – посмотрел на нас с Пашкой. – Виталику вон отдай, проверим его удачу.

Мать всучила мне сучок, я сунул его в карман старых отцовских брюк, перешедших мне по наследству.

– Вот еще, – раздала нам принесенные пояса от халатов, где-то спертые отцом, – подпоясывайтесь.

– А это зачем? – удивился отец. – Тоже на удачу?

– Подпоясанного человека бес боится и леший не тронет.

– Да тебя с твой кочергой не то что леший, тебя ни один маньяк Джек-Потрошитель, Мосгаз 12 12 Влади́мир Миха́йлович Ионеся́н (27 августа 1937, Тбилиси, Грузинская ССР, СССР – 31 января 1964, Москва, РСФСР, СССР) – один из первых советских серийных убийц, чьи преступления получили общественный резонанс. Его популярной в народе кличкой стала «Мосгаз», поскольку Ионесян проникал в квартиры, представляясь работником Мосгаза. https://ru.wikipedia.org/wiki/Ионесян,_Владимир_Михайлович или даже сам Троцкий 13не тронет!

– Виктор! Не упоминай нечистого всуе! – она перекрестилась и сделала пионерский салют. – Троцкого только ледобуром взять можно, – мать забубенно взмахнула головой.

– Ледорубом, – привычно поправил отец.

– Вить, ты болтаешь много, – она нехорошо блеснула глазами. – Меньше дела, больше слов, будь готов.

– Всегда готов! – откликнулись мы с Пашкой.

– Черт Катьку не обманет, – уважительно сказал отец, – Катька сама про него молитву знает. Знающего человека послушать – как в знойный день хлебнуть украденного холодного пива.

– Не тявкай, Витя, накличешь нечистого. Проклятый Дьявол не спит. Не зря в книге Иова сказано: нет на земле подобного ему, он сотворен бесстрашным, почти как великие Ленин и Сталин. Кстати, надо помолиться святому Ленину и святому Сталину, – вспомнила мать, – иначе грибов не будет.

– Марксу молись, а Троцкого не гневи, – подначил отец.

– Тьфу на тебя! – мать с досады плюнула через левое плечо. – Достал уже своими шуточками хуже буржуйского пивня какого-то.

– Мозги мне не тряси! – теряя терпение, закричал отец. – Надо молиться, так молись!

Мать принесла из тайника и бережно уложила на пол кусок брусчатки, привезенный отцом из Москвы. Он хвастался, что выковырнул его на Красной площади рядом с Мавзолеем, и мать хранила этот кусок как настоящую святыню. Встав на брусчатку коленями, мать пробормотала что-то вроде: «СвятойЛенинсвятойСталинсвятойКарлисвятойМаркспомогитезащититеневзыщитегрибовсчас» на портреты Ленина, Сталина и Карла Маркса, с пририсованными красным карандашом пионерскими галстуками, висевшие в «красном углу». Под ними примостилась пожелтевшая фотография подростка, вырезанная из старой газеты «Правда». На ней выцветшими фиолетовыми чернилами было надписано «Святой пионер Илларион». Пониже была прибита полочка из сосновой нестроганой дощечки, на которой мирно горела масляная лампадка, сделанная из снарядной гильзы.

– Присядем на дорожку! – потребовала мать.

Мы плюхнулись на стулья и табуретки в прихожей.