Николай Устюжанин - Самое счастливое утро

До сих пор удивляюсь той жадности, с которой я читал книги. Мне уже не хватало школьной библиотеки, – записался в районную, тем более что она находилась в двухстах метрах от дома. Библиотекари меня знали и сразу пускали к стеллажам – я выносил по 20 книг сразу.

На чердаке нашлась куча серых от пыли энциклопедий 10-х – 20-х – 30-х годов, романы В. Обручева, А. Толстого и кипы журналов «Крокодил» и «Здоровье» – подборки за несколько лет, а также стопки «Роман-газеты». Стоит ли говорить, что все это богатство я проглотил за несколько недель.

Еще один источник знаний обладал особой, таинственной притягательностью. Иногда «вечерний чай» затягивался не из-за преферанса. К нам в гости часто приезжал брат бабушки, Валентин Пантелеймонович, учитель истории и директор Кобыльской сельской средней школы. Несмотря на неблагозвучное название, школа была замечательной, в ней, кроме дяди Вали, преподавал, например, вологодский поэт Михаил Карачев.

Дядя Валя был знаменит не только дружбой с А. Яшиным, он сам по себе оказался личностью необыкновенной: властный, уверенный в себе, с великолепно поставленной дикцией, он буквально сминал всех своей эрудицией и бесстрашием в оценках современной истории. Разговоры за столом, которые я невольно подслушивал, лежа на диване за дверью, касались «запретных» тем: культа личности, Хрущева, Мао, Чанкайши, Солженицына, даже Брежнева. Я с удивлением узнал о злоключениях Хрущева в Китае, о венгерских и чехословацких событиях, о распрях в партийном руководстве.

Так получилось, что дружил я в Кичменгском Городке с сыновьями учителя истории Тихомирова: старшим, Николаем, и младшим, Артемом. Как водится, играли мы в одни и те же игры: в прятки, «войнушку», лапту; обменивались книгами, ходили на рыбалку, в кино – наши интересы совпадали если не во всем, то во многом. Их двухэтажный деревянный дом желтого цвета стоял недалеко от школы, поэтому я первым делом спешил к ним, и лишь потом, к вечеру, к бабушке, которая нашей дружбе не препятствовала.

Учебный год к лету 1972 года подошел к концу, наши детские походы по Городку и вокруг него не прекращались. Мы купались в Кичменьге и даже в опасной для нас реке Юг, дурачились в лесу, строили шалаши, потом ловили раков под корягами и камнями, варили пойманных банками пескарей, жгли костры на берегах рек и в поле.

У такого вот «костра дружбы» я и узнал от них страшную взрослую тайну, потрясшую меня до основания. Почти до одиннадцати лет я был убежден, что дети появляются на свет каким-то волшебным, бестелесным способом. Нет, конечно, я не верил в сказки о капусте, аистах и прочих россказнях для малышей и малышек. Я знал, что есть роддома, что детки вылезают из маминого живота, но о зачатии не имел ни малейшего представления и даже не думал об этом. Тихомировы, столкнувшись с подобной дремучестью, чуть не покатились со смеху и жестоко меня «просветили». Я не мог ни сердцем, ни умом согласиться с услышанным. Родители, которых боготворил, и вдруг – «это»… Сопротивление было яростным – именно потому, что вера моя дала трещину. Мы поссорились, но эта ссора была сущей мелочью по сравнению с тем расколом, который возник в моей душе. В одно мгновение я был сокрушен, подавлен и одновременно развращен – жгучее любопытство к противоположному полу получило с того дня осознанное направление.

Еще одним потрясением стал ужас от внезапного осознания своей смертности. Я лежал на кровати и смотрел на ковер, где два восточных похитителя в чалмах летели вскачь от стен дворца. У одного из всадников на сером иноходце восседала за спиной красавица в шальварах, второй смельчак держал в правой руке опущенное старинное ружье с узорным прикладом, а левой погонял коня. Но не этот сюжет занимал меня, а россыпь звезд над лунными минаретами, – я вдруг ощутил полную свою ничтожность перед бесконечностью пространства. «Умру, и ничего не будет, ни-че-го!..» – думал я, и не мог вместить в себя мучительную мысль о смерти. Мне было очень и очень страшно.

В конце августа пришло письмо от родителей – они сообщали, что получили квартиру в Лоо, пригороде Сочи, и что скоро за мной приедет отец. Я еще успел два дня проучиться в 5 классе, но 3 сентября мы с отцом, попрощавшись с бабушкой Людой, у которой глаза были на мокром месте, отправились на соседском «Запорожце» в аэропорт. Нам повезло: в этот день до Вологды летел не маломестный «Ан-2», а двухмоторный «Ли-2», скопированный еще до войны у американцев «Дуглас ДС-3», в 1972 году доживающий свои дни в «Аэрофлоте». Может быть, это был один из последних полетов ветерана.

Оставив чемоданы в хвосте, мы разместились у квадратного окошка и молча наблюдали, как наш борт поднялся в воздух, натужно ревя моторами, как делал круг над Кичменгским Городком… Это место на карте теперь одно из самых дорогих для меня. Здесь я по-настоящему поверил в безграничную душевную силу русских людей, в их малозаметную, скрытую от посторонних, но неизбывную в своей простоте любовь к этим рекам, полям, лесам, дорогим сердцу родным холмам… Может быть, именно эта любовь и оберегала меня в тяжелые годы уныния, тоски и беспросветности.

От Вологды шел прямой поезд до станции Лоо. По дороге папа рассказал, как они там оказались… Мама с папой ехали в Красную Поляну, но так долго стояли в Лоо, что не выдержали, вышли и позвонили через справочную в Лазаревское районо. Трубку взяла заведующая, которая оказалась… вологодской по происхождению. Она тут же предложила место учителя, уборщицы, а заодно и директора в маленькой начальной школе поселка Атарбеково, и даже с жильем, но в другом местечке, Уч-Дере. Там они и поселились. Мама стала преподавать, а папа устроился рабочим в чайсовхоз фирмы «Краснодарский чай». Поздно вечером они приезжали ночевать в полуразрушенную начальную школу в Уч-Дере, где, тем не менее, была оставлена для них квартира с удобствами. Бывшая школа стояла посреди разноцветного, почти волшебного сада, пролегающего в ущелье. До революции этот сад с причудливым двухэтажным зданием с башенками принадлежал знаменитому адвокату Федору Плевако. А совсем недавно родители получили новую квартиру в районе Лоо, в Горном Воздухе.

Все эти странные и непривычные для моих ушей названия были в диковинку, но возможность жить не в горах, а на берегу Черного моря воодушевляла, море я очень любил.

Наш поезд задерживался в пути не только на станциях, но и на полустанках – составы с «народнохозяйственными грузами» пропускали в первую очередь. На полустанке «Водопадный», – сразу после Туапсе, – пассажиры, истомившиеся от непереносимой жары 1972 года, даже успели искупаться в теплых, набегающих почти к насыпи волнах – времени было предостаточно. Лишь к позднему вечеру мы оказались в Лоо, где пересели на электричку и вышли на следующей остановке, – платформе с многообещающим названием «Горный Воздух».