Николай Устюжанин - Самое счастливое утро

Дома каштаны можно было сварить в кастрюле, но мы предпочитали их печь, сначала надрезав шкурку сбоку, чтобы не взорвались в духовке. Печеные каштаны были настолько вкусны, что остановиться от их поедания само по себе было нелегким делом.

В саду нашем постепенно выросли плодоносные груши и яблони, персики, хурма; кусты фундука тоже развились, ягоды переводились в компоты и варенья, но все это пока было только подспорьем, лакомством. Денег семье не хватало – не потому, что мы не могли себе позволить чего-либо, наоборот, мы ездили по стране, питались не экономно, а по желанию. Хотелось, например, купить две палки колбасы, два литра молока, килограмм сливочного масла и голову сыра – все приобреталось тут же в магазине. Иногда мама баловала меня. Купила однажды в сочинском ресторане «Каскад» двухлитровую банку настоящей черной икры, естественно, по знакомству и с переплатой. Конечно, ели ее все, но мама чуть ли не насильно заставляла меня уминать икру помногу и каждый день, – под предлогом, что растущему организму нужны витамины.

Денег не хватало на дефицитные вещи, необходимые для учительского «статуса»: югославские сапоги, французские духи, чешский хрусталь и иранские ковры. Но самым дефицитным и дорогим товаром были книги – не все, а собрания сочинений классиков. Лев Толстой, Федор Достоевский издавались миллионными тиражами, но спрос был просто невероятным.

Тогда мама придумала и воплотила в жизнь план вполне законного «обогащения» – мы стали выращивать в саду цветы. Ветки мимозы и бархатные петушки родители ездили продавать в Москву накануне 8 Марта. Самостоятельная «прибавка» к жалованью шла на необходимые, как тогда казалось, расходы. Кстати, по сравнению с армянскими доходами от продаж, наши выглядели нелепыми потугами – у лооских и, вообще, сочинских армян были большие семьи, трудились они в садах и огородах от зари до зари, и имели по две машины, строили двухэтажные дома, а уж о хрустале, коврах и золоте и говорить нечего, – богаче жили только в Грузии, которую армяне недолюбливали и за глаза называли ФРГ: Федеративной Республикой Грузией. Представителей этой республики легко можно было отличить на дорогах курорта по большим фотографиям Иосифа Сталина на задних стеклах легковых машин, в том числе редчайших тогда иномарок, почему-то исключительно черного цвета.

Любимым моим занятием, как и прежде, было чтение. В школьной и поселковой библиотеках я набирал целыми подшивками журналы «Наука и жизнь», «Техника – молодежи», «Юный натуралист», штудировал Большую советскую энциклопедию, тома которой как раз поступали во все книгохранилища страны; глотал литературные новинки: рассказы и повести Валентина Распутина, романы Юрия Бондарева, повести Василя Быкова, рассказы Василия Шукшина… В 1974 году я посмотрел его «Калину красную». В кинозале с первых же кадров установилась тишина, которую обычно называют мертвой, но на самом деле живое напряжение, потрясение от правды было таким, что после первого просмотра многие тут же брали билеты на следующий сеанс. В том же году Шукшина не стало. Траур официально не объявлялся, но по лицам было видно – это траур народный, самый настоящий.

Литература и кино пользовались тогда всеобщим уважением и любовью, – вплоть до восторга. К писателям и режиссерам обращались как к первой и последней инстанции в поисках истины, морали и идеологии. Этот общий поток подхватил и меня – я стал выписывать «Литературную газету», читал ее от первой до последней страницы, а журнал «Советский экран» покупал в киосках. Дискуссии, интервью, рецензии вошли в мое повседневное чтение не по прихоти, а из-за острой необходимости понять, что такое жизнь, куда мы идем, в чем смысл всего происходящего. Не случайно в том году изо всех сил ударили по Солженицыну, – о лишении его гражданства СССР и о выдворении из страны сообщили с какой-то немыслимой для писательской фигуры торжественностью.

А вот о начале строительства БАМа трубили совсем иначе – радостно, с комсомольским задором. Репортаж о высадке первого строительного десанта шел в прямом телеэфире. Тут же появились десятки песен о магистрали, сотни слухов (о том, например, что железную дорогу строят зеки) и, опять же, анекдотов. Некоторые песни нам нравились, против БАМа мы ничего не имели, но излишняя напористость телевидения и газет, некоторая искусственность в воспевании дороги претили.

1975 год прошел под знаком радио. Я вдруг увлекся радиотехникой и всем, что ее окружало. С Андреем Казаковым вел переговоры по проводам, которые мы натянули между нашими двухэтажками, – усилителем служил купленный в магазине игрушек батареечный набор начинающего телеграфиста. На этом я не остановился и стал регулярно читать журналы «Радио» и «Юный техник». Казаков подбил меня собирать радио-детали на самостийных свалках, а окончательно я «погиб», попав на домашний чердак одноклассника Вени Басова. Чего там только не было! Старинная ламповая радиола; целые ящики, наполненные резисторами, конденсаторами и транзисторами; платы, реостаты и трансформаторы – все, что Веня собрал непосильным трудом на свалке или приобрел на сочинской «толкучке» – самопальном рынке.

Нас с Веней объединило сильнейшее увлечение радиотехникой. В школе мы считались заправскими «радистами», но любовь к технике проявлялась у нас по-разному: Веня конструировал, собирал блоки, а я читал электросхемы как художественную литературу, мог смотреть на них часами и мечтать о будущем радиоприемнике, а пение морзянки вообще слушал, как симфонию. Для Вениамина диоды, триоды, резисторы и конденсаторы были обычным металлом, для меня – почти живыми существами.

Зиму я почти не заметил – перед глазами стояли лампы, микродинамики; черные, похожие на маленькие шляпы, транзисторы МП-40 и кремниевые микросхемы.

Весна запомнилась двумя событиями. Во-первых, Пасхой, которую мы отмечали как-то особенно бурно. В школе в субботу испытывали на прочность крашеные яйца, воскресным утром все жители поселка отправились на кладбище поправить родные могилы, а вечером праздник отметили в семьях. Папа, хотя и не был крещен, но церковные праздники чтил и считал святым делом пропустить рюмочку-другую за домашним столом.

Во-вторых, весьма и весьма знаменательным оказался праздник 9 Мая, 30-летие Победы. В этот день, точнее, утром, сбылась моя давняя мечта – мне купили, наконец, собственный транзисторный радиоприемник! В самом большом сочинском радиомагазине «Мелодия» я долго выбирал, шагая среди пирамид, сложенных из телевизоров, радиол, магнитофонов и транзисторов, и выбрал недорогой, но подходивший именно мне приемник. Им оказался «Альпинист», работавший на средних и длинных волнах.