Николай Устюжанин - Самое счастливое утро

Зато я знал толк в мороженом! Мы покупали его в киоске в пяти шагах от автобусной остановки: молочное за 10 копеек, – в бумажных стаканчиках с деревянной палочкой, которую выдавали отдельно; пломбир в вафельных хрустящих корзиночках за 22 копейки; самый вкусный шоколадный с орехами за 28 копеек. Нарядный автомат с газированной водой стоял рядом: без сиропа она стоила 1 копейку, но пили ее редко, а вот с сиропом нравилась всем – 3 копейки бросали в щель, не раздумывая. Почему-то сейчас и мороженое, и газировка не так вкусны, как прежде…

Детство было веселым и немного сумасшедшим: чем, например, объяснить менявшуюся каждый сезон моду на развлечения. Сначала все сходили с ума от попрыгунчиков: разноцветных мячиков на резинке, – на переменах мы обстучали ими все стены и даже потолки. На смену попрыгунчикам пришли маленькие пластмассовые киноаппараты с закольцованной пленкой и с коротким смешным мультфильмом на ней, – производили игрушку, кажется, в ГДР. Надо было направлять аппарат на свет, чтобы увидеть «мультик», – мы ходили, как полуслепые и стрекотали, как кузнечики в жаркой степи. Потом предметом зависти стала жевательная резинка – ее привезли из настоящей заграницы. Особенно ценились разноцветные шарики под названием «Турбо».

После уроков можно было отдохнуть: сходить на горную речку и ловить крабов, переворачивая тяжелые камни, под которыми они прятались; доставать из черноморской глубины рапанов и тех же крабов, но уже других, потемнее и покрупнее; сидеть с удочкой и поплавком в речных поймах или на пляжном причале. Хотя речная рыбалка не шла ни в какое сравнение с морской…

К ней мы с отцом готовились заранее. Приводили в порядок самодельные бамбуковые удочки с катушками, запасались грузилами и ставками – наборами крючков с красными и малиновыми перышками. Вставали в 5 утра, когда еще было темно, и спешили на лодочную станцию пляжа «Горный Воздух» – занять очередь. Лучшие лодки доставались самым нетерпеливым.

Солнце еще не взошло, а мы уже отчалили от берега. Мерно поскрипывали уключины, раздавался бурлящий звук разрезаемой веслами воды. Зеленые горы на берегу уменьшились, безлюдный пляж исчез. Весла в руках папы взмахивали привычно, точными, уверенными движениями. Отец табанил, лодка по инерции скользила по спокойной водной глади. Он зачерпывал ладонью воду с правого борта лодки и освежал лицо. Утреннее морское сияние ровного серого стекла постепенно разгоралось и начинало блестеть новыми красками: изумрудно-зеленой глубиной; искрящейся всеми цветами радуги поверхностью и раздвигающимся горизонтом вслед за увеличивающейся короной солнечных лучей. Еще мгновение – и вспыхнувший небосвод осветил все вокруг. Море заиграло, открылось его внутреннее свечение – вот теперь самое время для ловли!

Ставки были привязаны к лескам заранее. Снасть опускалась вниз под мягкий звук раскручивавшейся катушки. За грузилами спешили крючки: серебряные, золотистые, с разноцветными перьями. Где-то в глубине ждала добычу маленькая хищница, перламутровая ставрида. Леска не успевала размотаться, как руки вдруг чувствовали щелчок и дребезжание – стайка поймана! Удилища дрожали, покачивались, бились в припадке, мы с азартом крутили катушки и поднимали из воды трепещущую связку – гирлянда из нескольких ставрид блестела в солнечных лучах. Мы снимали рыбу с крючков и бросали в лодку. Темные спинки, извиваясь, шевелились в успевшей просочиться в лодку воде. Ставридки изворачивались и потрескивали, как зубья расчески, если проводить по ним руками.

Азарт давал о себе знать – мы двигались, как заведенные, стремясь успеть выловить как можно больше рыбы из проходящей стаи. Безумие заканчивалось только с ее уходом.

Следующий переход был вынужденным – ставрида не клевала. Подкрепившись съестными запасами, мы двигались к горизонту – берег превращался в узкую полоску гор. Так далеко клевал только хек. Эта рыба ходила у дна, была раза в три крупнее, но флегматичнее – иначе порвала бы нам ставки. Удилища уже не трепетали, а выгибались, как спины дельфинов, до самой воды – мы с натугой вытаскивали улов. Осторожно отцепляя тушки хека, мы внимательно смотрели на саму гирлянду – в ней мог затаиться похожий на хека морской скорпион, его острые иглы на загривке были смертельно опасными, – приходилось иногда их вырезать.

Если же на ставку нападала черноморская акула катран – время терялось вместе со снастью. Поднять в лодку ее было невозможно, хотя один раз я заставил папу совершить ошибку, крикнув в тот самый момент, когда характерная акулья спина была подтянута к лодке: «Веслом ее!» Я хотел сказать, что надо попробовать подцепить катрана веслом – отец же понял меня по-своему и изо всей силы ударил ее по спине… Мы долго смотрели, как растворяется в переливающейся в лучах солнца морской воде силуэт хищницы.

Кстати, катранов ловили и специально. Мы были свидетелями похвальбы рыбаков возле местной столовой – на длинных крепких крюках они подвесили акул длиной почти под два метра. Был здесь и свой торговый интерес – покупателей особенно интересовала акулья печень.

Возвращаться к берегу было неимоверно трудно: во-первых, мы устали, а во-вторых, морское течение несло нас в противоположную сторону от лодочной станции – один раз утащило почти до Дагомыса. Зато улов грел наши души: ожидание жирной ухи из ставриды и жареного хека в золотистой корочке перевешивало все остальное.

Привлекал нас с отцом и причерноморский лес, удивительный в своем роде. Первое, что он требовал – крепкую одежду и ботинки, потому как продираться сквозь колючки приходилось постоянно. Колючими были растения под ногами, кусты дикого шиповника, ежевики, еще какие-то незнакомые нам заросли зеленых, похожих на змей и больно ранящих канатов. Деревья грецкого ореха, каштана, инжира были переплетены лианами, на которых, в свою очередь, рос заплетающий все и вся вьюнок. На дубах, диких грушах и яблонях иногда висел виноград, мало чем отличающийся от садового, разве что помельче. Встречались и неожиданные кусты кизила с яркими рубиновыми ягодами, раскидистый лесной орех, а выше, на верхушках гор, можно было найти редкие сосны.

Грибы росли в лесу примерно те же, что и в горах Красной Поляны, кроме одного, – его мы называли «царский гриб». Он был похож на мухомор, рос причудливо, вылупляясь из бело-розового мешочка, похожего на яйцо всмятку. Жареный царский гриб и по вкусу напоминал яйцо в сметане.

Все же любимым для меня занятием в лесу был поиск каштанов. Само дерево надо было найти не молодое и не старое, способное одарить нас россыпью зеленых мячиков, – хранителей коричневых крупных зерен. Мячики со всех сторон были усеяны иглами, – не случайно их называли ежиками. Сами темно-коричневые каштаны мы собирали под деревом, стараясь выбросить гнилые – они были мягкими, в отличие от здоровых крепышей.