Николай Ольков - Деревенские истории

Собрал своих приближенных, которым тоже пообещали по пять процентов акций, это все конторские.

– Отчёт у меня будет краткий, надо найти по одному – два человека, чтобы выступили в поддержу акционирования. Это хороший шанс выжить, иначе спустим все и пропадём.

Никто из них энтузиазма не проявил, встал молодой человек, агроном Воронин:

– Никита Григорьевич, от всей этой процедуры бурно пахнет аферой. Я отказываюсь в ней участвовать.

– Вот как? – деланно удивился Канаков. – Кто ещё у нас брезгливый?

– Да все, – с места ответила старый совхозный экономист. – Никита Григорьевич, откажитесь от акционирования, обсудим с людьми, что можно сделать, чтобы устоять, у меня тоже есть расчёты.

– Ладно, свободны.

Никита охватил голову руками. Как хорошо все шло, все бумаги подготовлены, проверены во всех инстанциях, осталось зарегистрироваться и начать выкуп имущества. Никто бы и не пикнул, тем более, что деньги выплачивались неплохие, и за что? За тракторное колесо, которое тебе приходится по паю, или часть стены коровника, которую ты домой никогда не утащишь? И надо же было болтануть отцу! Хотя рано или поздно, он бы все равно об этом узнал, и скандал был бы ничуть не меньший. А собственно, что я расстроился? Отчитаюсь, все цифры под руками, от акционирования отрекусь, скажу, что только собирались, но без согласия коллектива… В общем, пойдёт, и никто ни к чему не прикопается. Зашёл к экономисту, извинился, сказал, чтобы готовила свои предложения.

Народу в клубе набилось много, мужики толпились у входа в зал, мест уже не было. Никита приказал снять стол со сцены и поставить в зале, быть ближе к народу. На поданные со сцены стулья сели конторские.

– Будем начинать, товарищи?

– Пора!

– Открывай!

Никита глазами нашёл отца, тот сидел на крайнем месте, значит, будет выступать. А что он имеет сказать? Да ничего, кроме вечного недовольства и сравнения совхоза с кооперативом.

А Григорий Андреевич много передумал за сегодняшнюю бессонную ночь и день, проведённый в дороге в район и хождениях по старым друзьям-приятелям, у кого дети или близкие люди работали в нужных ему конторах. Возвращаясь вечерним автобусом, он сам себе задал вопрос: а может, не надо вмешиваться в Никиткины дела, ну, вся страна воровская, выведу сегодня Никитку, сына своего, на чистую воду, а ведь мне одному всех на чистую воду не вывести, руки коротки, да и жизни не хватит. Может, сжаться до величины расхристанного сердца, да пожалеть Никитку и жену его, и детей их, да не доводить до обмороков старую свою жену, она и так сдала в последнее время, или больше меня знает, или сильней переживает. Никита без него собрание проведёт спокойно, он не дурак, говорит точно, кратко, не в пример многословному Ромке. Хороший был бы председатель по тем временам.

А какие были мужики! Грамотёшки мало, но ночей не спали и людям не давали, все старались для колхоза, и труды их не пропали, их усилиями создавались коллективные хозяйства и воспитывались те люди, которые ценою собственного недоедания прокормили воюющую с фашистами армию и рабочий класс у станков. Ценою отрешения от будущего оплачивали государственные займы на восстановление разрушенной промышленности, играли с государством в безвыигрышные лотереи нескольких пятилеток, сдавали все до зёрнышка, и при том умудрялись следующей весной сеять. Это они, вынужденные помимо оплаченной «палочками» колхозный работы вести какое-никакое домашнее хозяйство, чтобы не сдохнуть с голода, да ещё сдавать Родине все: мясо, молоко, яйца, и «полторы овчины с овцы» – мера, обязывающая получить приплод, если хочешь сохранить свою шкуру.

А каких высот достигли, грудь в орденах, тот Герой Труда, а тот депутат Верховного Совета. Всех знал и уважал Григорий Андреевич, вместе с ними в партию вступил, рядом жил и вечно учился. А ведь было чему!

Богатый опыт руководства колхозами, тонкое умение провести решение через все рогатки командно – административной системы и выдать-таки колхознику зерно и прочую натуроплату, при этом сохранить благорасположение к себе и, следовательно, к колхозу, вышестоящих товарищей, не уронить собственного достоинства и не навредить хозяйству; знание конкретных условий каждого поля, особенностей климата, повадок каждого бригадира и уловок каждого механизатора, умение взять, что нужно, из рекомендаций заезжего учёного и советов безграмотного, но толкового колхозного старожила; ювелирно лавировать на стыке морального и уголовного кодексов, пройти по лезвию бритвы и не порезаться, быть у воды и не замочить ног, ворочать миллионами и остаться бессребреником – все это вобрало в себя понятие колхозные председатели, руководители.

Мог ли он поставить рядом с ними сына своего родного? Нет, не мог, это значило унизить тех, кто остался в памяти святым и чистым человеком. Повинен сын и будет призван к ответу, а коли дело это общественное, то и казнь его моральная тоже должна быть при обществе.

Он, опустив голову, слушал доклад сына, расчёты экономиста, размеренную речь районного начальника, который задавил цифрами, гектарами, тоннами, а в конце заговорил про успешное акционирование, но в других хозяйствах.

– У вас эту кампанию проводить пока рано, – заключил начальник.

– Будут ли какие вопросы? – спросил Никита Григорьевич.

– Вопросов будет много. – Григорий Андреевич встал. – Первый к районному начальнику: при акционировании рядовые крестьяне что имеют?

Начальник помялся:

– Ну, как вам сказать?

– А ты говори прямо: нихрена они не имеют, сунут им копейки с барского стола, и они уже никто, плаху на гроб покупать придется. Садись. Теперь вопрос к нашему начальнику господину Канакову: так все-таки акционировали вы наш колхоз или нет?

Никита встал:

– Я только что все объяснил, мы работаем в формате кооператива с перспективой акционирования. Другого пути нет.

– Ясно. И ты садись. Теперь последний вопрос к народу: сколько мы будем терпеть эту ложь, это вранье?! Вот бумага, я сегодня день потратил, чтобы её добыть. Это свидетельство о регистрации акционерного общества «Фортуна», а учредители жена главы района Треплева, ещё чья-то жена или блядь, не разбирался, и наш уважаемый председатель Канаков. Вот он, документ! – Григорий Андреевич потряс над залом пачкой бумаг. – Уже все на мазях, осталось только вписать в реестр, но что-то задержались. А теперь решайте по председателю, я предлагаю господина Канакова из правления вывести и с председателей снять.

Жуткая тишина нависла над залом, потом люди заперешёптывались, загудели, но Никита Григорьевич, пролистав все бумаги на столе, встал:

– Уважаемое собрание, в зале присутствует меньше половины членов-пайщиков кооператива, потому собрание неправомочно решать вопрос о председателе. Повестка дня исчерпана, собрание объявляю закрытым.