Настасья Реньжина - Тысяча морщинок

Тимофей прислонился дверному косяку:

– Та-ак, а от меня ты что хочешь?

Валентина покраснела, смутилась еще больше:

– Ты, я видела, уже трактора к уборке подготовил…

– Ну, подготовил.

– Может, и мне подсобишь? Уберете и мое полюшко заодно. Оно аккурат возле колхозных. На тракторе-то раз, раз и готово. А я уж соберу потом сама как-нибудь потихонечку.

Тимофей головой качает:

– Нет, нельзя, Валентина. Запрещено это. Неужто сама не знаешь? Запрещено. Колхозные ресурсы да на частное дело – нельзя это.

Валентина лицо руками закрыла, а то уже чуть ли не багровое:

– Да знаю я это! Знаю! Подумала только, что поле мое так рядом с колхозными, что никто и не заметит.

Сама чуть не плачет.

– Это ж я и тракториста подведу. На такое никто не согласится, – отнекивается Тимофей Палыч.

Ему женскими слезами, что серпом по сердцу. Во всем его война сделала непоколебимым да жестким, но против женских слез Тимофей бессилен.

– Так ты сам, – всхлипывает Валентина, утираясь черным носовым платком. – Ты же и сам за трактор нередко садишься. Тихонечко пожнешь, никто и не узнает. Ты ж с Гришкой моим до войны дружил. Неужто забыл? Самогоночку вместе попивали. На свадьбе нашей гулял. Помнишь ли? Неужто Гришка бы твою семью оставил, коли случилось что? Как думаешь, оставил бы? А я тебе скажу: не оставил.

Знает Валентина, на что давить. С Гришкой и впрямь хорошо дружили, не крепко, но хорошо. На свадьбе, правда, тогда вся деревня гуляла: и друзья и недруги – тут уж так заведено.

Махнул рукой Тимофей Палыч. Разжалобили его слезы Валентиновы.

На следующий день с утра пораньше, еще только-только светать начало, убрал все ее поле. И в самом деле быстро управился: минут за пять – не больше. Поле-то поле, так, одно название.

На следующий день пришли за Тимофеем Палычем. Двое. Показали корочки.

– Собирайтесь, – говорят.

– Куда? – Спрашивает Тимофей Палыч.

Ольга поняла все быстрее мужа: сразу в слезы.

– Не кричите, гражданочка. Разговаривать мешаете, – сказали ей двое.

– Куда меня? – Повторил Тимофей Павлович.

– Под суд, – отвечали двое.

– За что? – Только и сумел выдавить Тимофей Палыч.

А сам, конечно, уже догадался за что. Неужели в деревне стукач завелся? Вот ведь как: трудишься-трудишься… Да что там «трудишься»! Ты же с этими людьми вот так – бок-о-бок – живешь. Здороваешься с каждым, каждому улыбаешься, с праздниками поздравляешь, на свадьбы, крестины и похороны ходишь. Ты же каждого в лицо знаешь! Видать, плохо по этим лицам читать научился: скрыли всю червоточинку людскую натянутые улыбки. И кто же тот деревенский Иуда?

– За нерациональное использование государственный ресурсов, – отвечали двое.

Вот как поле «на пять минут работы» встало. Боком.

Допрашивали Тимофея Палыча долго. Полгода. О допросе не велели говорить никому. Так он и унес его в могилу. Даже в сонном бреду не выдал.

Через полгода вернулся в Новинки. Худой. Серый. Хмурый. Неразговорчивый. Не председатель. На людей волком смотрел: кому теперь доверять после такого?

С тех пор он ничего людям – все в семью. Да и не так просто прокормить тринадцать ртов, да еще и жену, и себя самого. А вытащил же! Всех вытащил. Все тринадцать детей и с болезнями справились, и с голодом.

Мишка, правда, все вспоминал страшную картину, как лежит отец посреди кухни на деревянном полу, скрючившись от боли, живот опух от голода: сам ни крошки не ел – все жене и детям. Еле в чувства привели, еле откормили.

Гармонист

Вернулась баба Маша в Пучнино лишь затемно. Встала на развилке: вот дома родные, знакомые. Многие уже подкосила старость и отсутствие жителей, но в некоторых-то все еще живут!

Живут. Печки топят. Радио слушают. Пироги пекут.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.