Ольга Раковецкая - Аллиумы

Я пила кофе с молоком даже в тридцатиградусную жару и не спеша поедала маленькие апельсиновые палки в тёмном шоколаде. Я вынесла стул из гостиной и поставила у себя на балконе. Только там дул ветер, и я могла нормально думать и вообще видеть всё вокруг, а то голова начинала плавиться. Люди в балконе напротив делали вид, что меня не замечают, и я им была за это благодарна.

Не так давно я сидела под закрытие в шикарном ресторане и наворачивала за обе щеки вареники с лососем. В тарелке было много сметаны – я смаковала традиционное русское блюдо, часто пользовалась салфеткой, особых манер не придерживалась, в отличие от компании, сидящей чуть поодаль.

Круглый стол среднего диаметра. За ним: пожилые мать и отец, три их дочери почти одного возраста, слегка за двадцать. Иностранцы – приехали из Италии. Гости только что закончили основной приём пищи и были готовы к десертам с наливками. Перед каждой девушкой оказалось по куску торта с обилием крема, главе семейства достался поднос с семью чашами, где таяло фруктовое мороженое. И отцу, и матери мороженое подали на огромных подносах, будто сейчас должна была начаться дегустация в Адриатике. Каждому члену семейства принесли по красивой рюмке, в которой ждала своей встречи с итальянскими губами наливка.

– Только осторожно, очень крепко, – предупредили гостей.

– А как называется этот напиток по-русски?

Официантка смутилась, очевидно, не поняла вопроса.

– Ладно, скажите краткое название, – с трудом выдавила из себя одна из гостей на русском.

Я удивилась. Кусок вареника упал в тарелку, и немного сметаны попало мне на платье, я замотала головой и вновь взялась за салфетку – зачем молодая итальянка вдруг заговорила на русском? Это было неоправданно. С самого начала следовало бы осведомить нас о своём знании. Что в таких случаях обычно происходит? Всем некоторое время не по себе, но в конце концов официантка сообразила бы и сказала что-нибудь «около», и семья этому поверила бы.

Боже, как я была голодна!

Я долго наблюдала за иностранцами. Они походили на персонажей разворота из журнала о стильных квартирах. Счастливая полная семья, отдыхающая за границей, вкушающая национальную кухню принимающей стороны и потихоньку запивающая её розовой пакостью.

Никто никого не перебивал. Когда говорил один член семейства, все остальные слушали его и понимающе кивали. Много от души смеялись, но не очень громко, и фотографировались на память с десертами, наливками или просто у красивого пианино.

Я же уплетала вкусные вареники и думала про себя: «Они мне не нравятся. Слишком хорошо, чтобы походить на правду, скучно, с этим нечего делать. Неужели так взаправду бывает, когда всё нормально? Когда вся семья счастлива, все здоровы, красивы, все держатся определённых манер и знают о мере? Либо вы искусные лжецы, либо я весной окончательно спятила».

Сегодня я попала к друзьям на летнюю террасу, и мы сидели в знакомом составе, похожем на тот, что случился месяц назад, когда я познакомилась с красивым Павлом и этой встречей закрепила понимание отдельных мужчин как настоящего типажа.

Паша сидел рядом, и они с другом уже собирались домой. Ничего особенного сегодня он не говорил, может, не в настроении был, а может, совсем наоборот, и просто отдыхал, не думал много. А я знала, что всё равно он меня не оставит просто так, не сможет, это ведь настоящий Характер, который я научилась понимать.

– Поехали на автобусе, – обратился Павел к другу.

– Почему?

– Так интереснее, я ведь обожаю разглядывать людей в автобусе, они, когда переступают порог, получаются самыми разными. Да, тот самый момент происходит, когда они именно входят в автобус, – он задумался.

Это было частью профессии Паши. Он не мог иначе, ему было важно наблюдать за прохожими, знакомиться с их образами, он занимался этим и некуда было деваться от собственной натуры, да и нужно ли?

Он сегодня поедет домой на автобусе и минут сорок будет молча знакомиться с жителями Петербурга, которые ничего не подозревая проделывают свой путь так или иначе.

Вот и я не могу по-другому. Мне интересны люди и я знакомлюсь с ними всё время, вызываю на диалог, потому что говорить с ними нужно. У меня есть своя норма, и для меня и моего типажа это абсолютная середина, от этого никуда не деться.

Чуть позже я встречу случайно Пашу возле Новой Голландии. Он будет один. Появится из подземного перехода, закурит, ни на кого не обратит внимания, меня не узнает и просто пойдёт навстречу Бутылке, где его, вполне возможно, ждёт новое открытие.

Потом всё выльется во вкусные образы для обложек.

Потом всё станет словом и эссе.

Мне нравился Паша, я видела в нём нормального, своего человека. Для остальных, может быть, неприкаянного, а для меня очень понятного и внятного в видении жизни.

Зачем он ходит туда? Почему одна/один? Что с ней?

Они, в потоке бодрящей свободы, обрекли себя на поиск нового, смогли овладеть этой волной. Не стоит называть их ненормальными, они тоже могут украсить свой балкон и сесть семьёй за стол, когда и если придёт время, но их середина почти всегда требует выйти из подземки навстречу парку и познакомиться с каждым, кому многое всё равно, кроме мороженого за границей и цветов на балконе.

Когда дождь случился, она проснулась, открыла форточку и легла набок.

Небо пронзила гроза, и её отсветы отражались в одной из выемок дома – комнаты Любы в коммуналке, где было тихо и темно.

Подоконник уже в воде, подумала она. Ну и что?

В розетке торчало орудие против комаров, которые обезумели этим летом и слетались тучами, стоило шире обычного открыть окно и включить ближе к вечеру свет. Любу искусали. Шёл второй день после атаки москитов, потому всё распухло и чесалось.

Люба не хотела и не могла уснуть той ночью, и не натуральная гроза была виной, а нечто, с чем она легла сегодня. Девушка не закрывала глаза ни на минуту, она знала, куда смотрела, и в темноте прекрасно различала предмет рядом. Она не плакала, ничего не говорила, только смотрела в упор и глубоко вдыхала свежесть, приносимую с каждым новым порывом ветра к ней в комнату.

Любе жилось тяжело. Незнакомый человек, взглянув на неё, мог с убеждённостью сказать:

– Допекли.

Девушка была истощена и уже не видела в своей неустроенности проблему, она так свыклась с подобным ощущением, что совсем перестала различать его в своей жизни.

Её голова походила на голову кошки-сфинкса, гладко выбритая, под монаха. Почти вся женственность, которая исходила из девушки когда-то, испарилась, но глаза, те самые, остались. Большие и карие, две выемки добра, где задержались на хранение странные воспоминания. Любу часто били, под правым глазом не прошло жёлтое пятно. Любу мучил кашель, но у неё не было денег на анализы и потому она понятия не имела, что было причиной, но догадывалась.