Леонид Улановский - Фотий. Повесть

Фотий не помнил, как закончился фортепианный вечер. Воротясь домой, он упал на диван в кабинете и надолго залился сладостными мучительными слезами, после осушёнными в беспокойном сне.

* * *

Из окна тягуче дуло. Фотий, не открывая глаз, потёр ухо и тут же почувствовал щекой влажную подушку. Как нещадно разнотемброво: гремяще, звеняще, шуршаще звучит ветер. Сухие свистящие хрипы. Короткий вздох и судорожный выдох. Это музыка тёмных грязных улиц, трактиров, каморок, затхлых клетушек, серых домов, недугов, измождённой хвори и тусклого неба.

Вдруг – вспышка в окне. Молния? Литавры? Гром. И внезапно вспомнился вчерашний фортепианный вечер. Финал. Как сошёл Достоевский со сцены, как с непобедимой силой бросились к нему слушатели, окружили, нарастали кругом него, протягивая руки, лишь бы коснуться. Тихую улыбку бесконечного сострадания на губах его скрыла спинами публика.

Фотий направился к выходу из залы сквозь рой людей. Поспешно, чтобы не расплескать среди благодарственного смятения то, что наделал с ним этот человек.

И тут возле одной из коринфских колонн белого мрамора тихо возник перед Фотием незнакомый осанистый господин и внезапно преградил ему путь.

– Постойте. Повремените. Вы ведь непременно напишете о впечатлении от того, что довелось нам услышать, верно?

Фотий молчал, пытаясь вернуться в мир вопросов и ответов.

– Не отвечайте. Слушайте. Мне очень хочется помочь ему, редкому музыканту. Но всё существо моё – в фантастическом напряжении… я представляю, какие соблазны терзают его душу. Соблазны, которые всегда подстерегают воплощённого художника. Готов ли он, получивший столь ценный дар от Г-спода, приумножить его и вернуть тому, кто одарил? Только что мы услышали нечто дивное, порождённое неслыханным талантом. Солнце, гроза, свет, тьма, жизнь, смерть… Вся душа тут! Музыка к литургии и остроумная пьеса сделаны в совершенстве. Но… ведь они выдержаны в одном духе. Вы слышите меня? Литургия и пьеска! Так не должно быть! Светские идеалы не могут звучать как христианские. Это безумие! И… несчастье. Сие происходит от того, что в талантливом исполнителе нет истинного христианского смирения. Вы согласны со мной? Поразмышляйте, милостивый государь.

Незнакомец во время всего монолога проникновенно смотрел в глаза Фотию, а напоследок взглянул инквизиторски и, не поклонившись, скрылся за колонной.

«Сейчас встану и запишу. Нет, вначале приму душ, чтобы сбросить оцепенение от смутных грёз и чарующих восторгов. Красиво… А вот ещё: перескакиваешь эдак через пространство-время и сосредоточиваешься на точках, о которых грезит сердце. Там и тогда… Явь уже или сон ещё?»

Тревожно-безотвязно… И из тёмной пустоты – любимая соната, повторение той, сыгранной в зале Дворянского собрания волшебным исполнителем. La Sonata Pathetiqie.

Медленно, медленно, трагично крадётся по нотному стану неумолимый глас судьбы. Возможно, предстоит борьба. Скорее всего…

А вот, кажется, это я… Поднимаюсь по лестнице в отеле к генералу. Бледный и слегка напряжённый. Генерал поинтересовался, куда я поведу гулять детей. Этот человек решительно не может смотреть мне прямо в глаза и, насаживая одну фразу на другую, наконец, дал мне понять, чтобы я гулял с детьми где-нибудь подальше от воксала, в парке. И круто прибавил:

– А то вы, пожалуй, их на воксал, на рулетку, поведёте. Вы ещё довольно легкомысленны и способны, пожалуй, играть… Во всяком случае, хоть я и не ментор ваш, да и роли такой на себя брать не желаю, но, по крайней мере, имею право пожелать, чтобы вы, так сказать, меня-то не окомпрометировали…

– Да ведь у меня и денег нет, – отвечал я спокойно, – чтобы проиграться, нужно их иметь.

– Вы их немедленно получите, – ответил генерал, покраснев немного, порылся у себя в бюро, справился по книжке, и оказалось, что за ним моих денег около ста двадцати рублей.

– Как же мы сосчитаемся, – заговорил он, – надо переводить на талеры. Да вот, возьмите сто талеров, круглым счётом, – остальное, конечно, не пропадёт.

Я молча взял деньги.

Какие выразительные интонации! Кажется, монументальные звуки вступления выпуклы и скрывают в себе слова, которые прячут мощные и глубокие душевные движения. Следок ноги, узенький и длинный – мучительный. Именно мучительный. Волосы с рыжим оттенком. Глаза – настоящие кошачьи. И голос, раздражённый и злой:

– Слушайте и запомните: возьмите эти семьсот флоринов и ступайте играть, выиграйте мне на рулетке сколько можете больше; мне деньги во что бы то ни стало теперь нужны.

Люблю ли я её? Я опять, в сотый раз, ответил себе, что я её ненавижу. Бывали минуты, что я отдал бы полжизни, чтобы задушить её! Клянусь, если б возможно было медленно погрузить в её грудь острый нож, то я, мне кажется, схватился бы за него с наслаждением. А между тем, клянусь всем, что есть святого, если бы на Шлангенберге, на людном пуанте, она действительно сказала мне: «Бросьтесь вниз», то я бы тотчас бы бросился и даже с наслаждением… Я вполне верю и отчётливо сознаю всю её недоступность для меня… Мне кажется, она до сих пор смотрит на меня, как та древняя императрица, которая стала раздеваться при своём невольнике, считая его не за человека… Да, она много раз считала меня не за человека… Однако нечего разглагольствовать… Покамест теперь было некогда: надо было отправляться на рулетку.

Контрасты, столкновения, властное принуждение, сумасбродный приказ, страстная тоска – вот внушительная, многогранная, экспрессивная, сочная, яркая фортепианная фактура десяти тактов.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Мы будем вместе с Христом.

Горстью праха.