Лев Логак - От перемены мест… меняется. Из жизни эмигрантов

– Да, не сладко было Пете, – горестно вздохнула Дина.

– Он ведь не был из тех, кто идёт по жизни как таран. Хлебнул через край. Поедом себя ел. И не вынес несправедливости, – мрачно посмотрела она на Веру.

У Дины навернулись слёзы.

«Что ей обычно несвойственно. Женщина она крепкая», – подумал Эдуард.

– Да что сейчас об этом, – сжалась Вера. – Можно сойти с ума.

В это время зазвонил телефон у Эммы. Она начала говорить, но тут же прикрыла микрофон рукой и, понизив голос, обратилась к Дине:

– Завотделом…

– Кто-о-о? – недовольно поморщилась та.

– Стив, – прошептала Эмма. – Скороговоркой, не по-нашему, – добавила она. – На, послушай, я не поняла.

«Естественно, ты не поняла. Кишка тонка», – пронеслось в голове у Эдуарда.

Дина взяла у Эммы аппарат, какое-то время слушала, а затем зажала ладонью микрофон и, понизив голос, сказала ей:

– Какое-то недоразумение на работе. Что-то с твоими результатами анализов. Давай выйдем.

Дина направилась к выходу из квартиры, продолжая слушать мобильник. Эмма засеменила вслед за ней.

Тут Марат, пошептавшись с Ольгой, объявил:

– Мы с Оленькой пойдём ко мне в комнату.

Марат поднялся. Ольга засмущалась и тоже встала. Парень обнял её, и они удалились.

– Кто бы мог подумать? – пронзила Веру испытующим взглядом Майя.

– О чём ты? – не поняла та.

– И о Пете. И о наших детях, – взглядом выразила удивление несообразительностью своей бывшей подруги Майя.

– А что дети? Что тебя не устраивает?

– Э-э-э… – замялась Майя. – Ну, они ещё такие молодые. Им надо учиться.

– А что, они уже женятся? – недоумённо посмотрела на неё Вера.

– По-моему, того и гляди, – послала ей дерзкий взгляд Майя.

– Ну и что в этом плохого? – перевела Вера глаза с неё на молчавшего всё это время Эдуарда. – А если это любовь? Да что тут лукавить! Это же видно невооружённым глазом. Друг другу в рот глядят.

Майя не успела ответить. У неё зазвонил телефон.

– Да, мамочка, – сосредоточилась она. – Да. Да. Нет, нет, доехали хорошо. Ну зачем ты тратишься? Я бы тебе позвонила. Так получилось. Я тебе перезвоню, когда вернёмся. Ну что значит – не надо?

Майя поспешно поднялась и вышла из квартиры. Вера, оставшись наедине с Эдуардом, впилась в него глазами:

– Что это Майя так обеспокоилась из-за детей? Аж заикаться стала.

– Представления не имею, – прошептал он, недоумённо пожав плечами. – Но ты-то что так спокойна?

– А что мне волноваться? Я уже сказала тебе, что не понимаю, о чём речь.

– Вера, зачем ты морочишь мне голову? Тебя, как и меня, в равной степени должно беспокоить то, что у Марата и у Оли один отец.

– Что ты имеешь в виду? Кто это их отец?

– Тихо! – испугался Эдуард того, что они могут быть услышаны. – И довольно шутить!

– Да никаких шуток, – недоумённо повела плечом Вера.

– Не понял…

– А что тут понимать? – с трудом сдержала она раздражение. – Маратик – сын Пети.

– Не хочешь ли ты сказать, что и Петя в это верил? – метнул в неё убийственный, как ему казалось, аргумент, Эдуард.

– Что ты имеешь в виду? – замерла Вера.

И Эдуарду показалось, что он попал в цель.

– А то, что незадолго до того, как мы с тобой расстались, у тебя обнаружились явные признаки беременности.

– Это ты так считал, – взяла себя в руки Вера. – Я, помнится, даже задала тебе вопрос: «А ты что – гинеколог?»

– Это я помню, – промелькнуло смущение в глазах у Эдуарда. – Как помню и то, как в конце концов ты в сердцах бросила мне: «Беременна – не беременна. Какое это имеет значение?»

– Эдик, – взмолилась Вера, – я не была от тебя беременна!

– Но ты же родила через девять месяцев после этого!

– Ну и что?

– Как это, ну и что?

Вера почувствовала необыкновенную усталость:

– Ты вынуждаешь меня сегодня, в такой день, вернуться в прошлое.

– Прости, – опустил глаза Эдуард, – но у нас с тобой нет выбора.

И они оба приумолкли, и перед их мысленным взором пронеслось то, что происходило в давно ушедшее время.

Вера явственно представила, как она и Пётр были на седьмом небе от счастья в студенческие годы и как все тогда им завидовали… И как оттого, что были они молоды и неразумны, в какой-то момент, уже практически перед окончанием учёбы, у них произошёл разрыв. И как она долго пребывала в депрессии и никого к себе не подпускала. И как Эдуард, сходивший по ней с ума, нашёл к ней ключик, и они сблизились…

И Эдуард, сидя подле погружённой в скорбь Веры и понуро уставившись в пол, с тоской и болью вспоминал о том недолгом времени, что был с ней. С тоской – потому что в нём всколыхнулось прежнее к ней чувство! С болью – ибо будучи удручённым и подавленным смертью своего друга, он запоздало корил себя за те страдания, которые причинил ему, сойдясь с Верой. Ведь Пётр не мог тогда думать ни о чём другом, как только о том, чтобы вернуть её! Он страстно желал этого! Но на пути у него стоял друг, к которому он, несмотря ни на что, по-прежнему был искренне, почти по-братски привязан! А Эдуард и сам тогда томился от того, что доставляет Петру боль, но любовь к Вере ослепляла его и затмевала все остальные чувства.

Вера же, замершая рядом с Эдуардом, думала о том, как в тот период, что она была близка с этим застывшим возле неё мужчиной, ей тяжело было нести груз обиды на Петра и как она не решалась разрубить этот узел… И как наконец-то рассталась с Эдуардом, страдая от того, что причиняет ему боль… И как Пётр, узнав об этом их разрыве, примчался к ней из Академгородка, куда уехал после окончания института по распределению… И как они сразу и поженились… И как тогда она выговорила Петру, что он должен был бороться за своё чувство, а не держать в себе кручину. «Ведь ты же нутром чувствовал, что я не могу вырвать тебя из своего сердца», – упрекнула она его.

Вера, вспомнив всё это, чуть разомкнула веки и увидела, что Эдуард совсем ушёл в себя. А он действительно замер, застыл, почти физически ощутив то блаженство, в состоянии которого он пребывал в то короткое время, что был с Верой. Они ведь были близки друг другу по духу, по интеллекту. Могли часами разговаривать, им было интересно вдвоём.

Майя же, в отличие от подруги, была не столь основательной, многого нахваталась, в том числе изрядно набралась и от Веры, подражала ей. И с женой у Эдуарда такой интеллектуальной и духовной общности, как с Верой, не было. Он склонен был аналитически, философски и поэтически воспринимать действительность. Этими своими ощущениями он с Майей не делился, держал в себе, потому что она, как правило, при таких его откровениях молчала. Он чувствовал, что ей неинтересно, что она оценивает то же самое поверхностно и прагматично. Так вот и сегодня, Эдуард, прильнув к иллюминатору, как это обычно и бывало с ним в самолётах, повторял про себя строчки Галины Гампер, не переставая удивляться, как это она точно и тонко подметила: