Ольга Коренева - В барханах песочных часов

Затянулись, и Тайшет начал без обиняков:

– Тебе, Федя, все наоткровуху скажу. Я чую, ты внатуре в серьезные чувства к нашей Махорке впал. Послухай опытного человека: не доведет это тебя до добра. Ты чо, дитя, что ли? Ты чо, не знаешь, что кроме кухни, у Махорки есть еще обязанности трахаться с каждым из нас по очереди? Вся неделя распределена. У каждого свой день. Ты и так у нее сверхурочный получаешься, а ей двойная нагрузка…

У Туркина потемнело в глазах. Он, конечно, смутно догадывался, примерно допускал такую мысль, но гнал ее от себя все время. А тут его прижали к стене.

– С чего ты взял, что я влюбился? – выдавил он через силу, избегая смотреть на Тайшета.

– Да все уже заметили, не только я, – вздохнул тот. – Вот видишь, ты уже сейчас на меня волком зыркаешь. А что дальше будет? Завязывай, Федя, эту мороку пока не поздно, а то круто поссоримся. А нам с тобой надо дружить. Ты путевый мужик, хотя и мент. Хочешь, я ее на твоих глазах округлю, чтобы тебя отрезвить? – просто спросил Тайшет.

– То есть как это округлишь? – не понял Туркин.

– Да ты в натуре ни разу не грамотный, Федя, – в свою очередь удивился Тайшет. – Округлить, значить, сначала в кунку трахнуть, потом в фуфло и последнюю палку на клык. Можно и в обратном порядке, – деловито уточнил он. – Это как тебе заблагорассудится.

Туркин резко встал с бревна и, еле сдерживая бешенство, произнес:

– Ну вот что, спасибо, что просветил, только зря волнуешься, все будет в порядке. Какая может быть любовь…

– Вот и молодец, Федя, – обрадовался Тайшет. – А трахать ты ее можешь. Приезжай в любое время. Мы для тебя график сдвинем…

Вне себя от стыда и злости, Туркин вскочил на Орлика и так пихнул удивленную коняжку сапожищами в бока, что конь вместо того, чтобы двинуться вперед, попятился назад и чуть не своротил коптильню для дичи.

Муки ревности раздирали в клочья душу Туркина. В мыслях он яростно выхватил пистолет и выпустил всю обойму в Махорку, в Тайшета, в весь мир, ставший вдруг враждебным и ненавистным ему… Темный валун злобы и отчаяния плющил его мозг, вызывая потоки беззвучной брани. «Проститутка, потаскуха, шлюха… ненавижу, ненавижу…» Но вскоре поток брани иссяк, и он снова готов был обцеловывать ее всю. Так доехал до заветной полянки. Отпустил коня и, уткнувшись лицом в мох, впал в забытье.

Вдруг кто-то обнял его за плечи. Вздрогнув, оглянулся и увидел ее лицо, полное грусти и нежности. В ее глазах блестели слезы.

– Уходи! – буркнул он, и снова уткнулся лицом в мох.

– Что они тебе про меня натрепались, Федька? – с горечью и болью в голосе произнесла она, обдав его ухо и щеку горячим дыханием. – Все они врут, им завидно, Федька. У них такой любви нет и никогда не будет. Врут они все, Феденька. Я вся твоя! Я тебя люблю, Феденька! Хочешь, я уйду от них, к тебе уйду, ухаживать за тобой стану, ребеночка тебе рожу?

Она нежно гладила и целовала его, обливаясь слезами.

Туркин почувствовал, что если он ее сейчас не поцелует, то сердце его разлетится к чертовой матери на куски. Он резко перевернулся на спину, сгреб Галю в свои объятия и забылся…

Прощаясь, он сказал ей, что подумает насчет их дальнейших отношений. Возможно, заберет ее к себе в поселок.

Несколько дней Туркин провел в мучительных переживаниях. Надо было на что-то решаться. «В конце концов, – рассуждал он, – не всем девственницы достаются, и вообще, одно дело трахаться, а другое совсем – любить. Да и за что, собственно, упрекать Галю? Она спасается как может, сильно жизнь ее прищемила, видать, коль полезла в «яму» к старателям. Судьба…» Подобных мыслей, спасительных и примиряющих с людьми и миром, появлялось в его воспаленном мозгу все больше. И они победили: он решил всем чертям на зло не терять Галю, а на все прочее наплевать.

К концу лета Галина перебралась к Туркину в поселок и стала его неофициальной пока женой. Неожиданно для Федора, жители поселка отнеслись к этому его поступку совершенно спокойно. А некоторые даже больше зауважали. Галине пришлось потруднее, но и она вскоре прижилась. Все позабыли о том, что она бывшая Махорка.

На поверку таежный народ оказался великодушен. Видимо, действительно, когда речь идет о серьезных жизненных проблемах, никто ни судить, ни корить человека не станет. У каждого в сердце своя «Махорка». Примерно так рассудил и Туркин. Он поставил на этом деле точку и больше не утруждал себя переживаниями.

Между тем, обстановка в золотоносном районе осложнилась. На старании одна за другой «горели» артели. По тайге рыскало много всякого люда. Участились случаи нападений на преуспевающие «ямы». В связи с обстановкой Туркину усилили арсенал: к пистолету «ТТ» прибавился автомат Калашникова с тремя запасными рожками.

Тайшетовская артель процветала. «Яма» оказалась на редкость удачной. Про меж собой старатели окрестили «яму» Галькой, в честь женщины, принесшей, как они считали, им большой фарт.

Тайшет никогда не упрекал Туркина за то, что тот не послушался тогда его совета и связал свою жизнь с Махоркой. Да и никто не заводил разговора об этом. Но он все же наступил, этот роковой сентябрьский день, который заставил Туркина в очередной раз крепко задуматься над своей жизнью и резко переменить мнение о людях.

В этот день Федор с утра зашел в контору и прямо оттуда намеревался мотануть в район для отчета. Но, верный привычке и природной осторожности, он и в этот день решил лишний раз проверить сохранность артельного золота.

Подходя к массивной, обитой железом и обремененной несколькими висячими замками двери, он привычно запустил руку в карман за связкой ключей, которые всегда носил с собой. В этот момент он заметил, что пломбы сорваны. Туркин лихорадочно отомкнул замки. То, что дверь была на замках, вселило в него надежду: может, просто пацаны набедокурили. Он ворвался в комнату и увидел… распахнутую дверцу сейфа.

Он опустился на табурет и закурил. Но, вспомнив, что недавно видел эти двери с пломбами – это было минут двадцать назад – помчался по коридору к выходу, чуть не сбив с ног какую-то женщину. Он жил напротив конторы, и через несколько минут влетел в свою комнату. Гали там не было. Он выскочил вон и помчался по улице в сторону пристани. Когда пробегал мимо пацанов, кто-то из них визгливо крикнул:

– Махорка с Тайшетом на моторке катается!

Силы Туркина утроились. Он мчался к пристани с пистолетом в руке, готовый на все. «Только бы далеко не ушли», – повторял он яростным шепотом.

На пристани кто-то копошился в моторке. Туркин узнал технорука местного леспромхоза, который уже завел свой «Вихрь» и собирался отчаливать.

– Стой, вылазь! – скомандовал он, направив на технорука пистолет.

Тот перепугался и мигом выскочил из «казанки» на мостик пристани.