Михаил Коротунов - Организация пространства

© Михаил Викторович Коротунов, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мне посоветовали с ним познакомиться. Несколько попыток застать его на работе были неудачными. То отпуск, то обед, то еще что-нибудь. Наконец, всё сошлось. Друг друга мы не знаем, общение надо начинать с нуля. Ну, что же, надо, так надо.

Несколько пробных вопросов о творчестве художников в целом. Затем о Дали. Потом о абстракционизме. Как-то разговор дошел до картины Малевича. И тут его прорвало.

– Малевич протест написал. Этим черным квадратом. Тогда кризис был. Фотоаппараты дешевые стали, небольшие, позволить мог почти каждый. Вот и шлепали портреты, натуру, кому что нравится. И вопрос возник, а зачем нам художники? Вот, снял на камеру и готово. Теперь каждый стал художником, как думали многие. Фотокамера пропорции точно передает, если со светом поиграть вообще шедевр получается. А соляризация, изогелия, другие техники. Какому художнику угнаться за этим? Снял и готово! Без хлопот. Дюпон еще процесс проявки, обработки придумал. Каждый мальчишка пленку заправил в бачок, проявитель, закрепитель развел, обработал, напечатал.

Художники призадумались, общество призадумалось. А зачем теперь художники. Они же спокон веков на меценатах существуют. Нет поддержки, сиди голодный. А кто будет платить за картины? Фото есть, интересно всем, художники в стороне остались.

Вот, Малевич и написал Черный квадрат, хотя он не совсем черный. Но, вот, белый квадрат что-то говорит уже? Говорит, уже там белый свет горит. Оттуда свет идет. А черный квадрат – пустота. Там нет ничего. И пусть фотограф снимает, сколько хочет, только пустота и останется. Потому, что только художник может из пустоты организовать пространство. Это главное. Фотограф, как ни крути, ничего не придумает. Ему уже готовый предмет нужен. Или натура, или лицо. Только художник настоящий творец. Только он может из черного квадрата сотворить что угодно. Даже то, чего не может быть. Или гипертрофированное нечто, как у Дали. Или натюрморт, хотя фруктов и близко нет. Только художник творит пространство, организует. Вот, потому Черный квадрат Малевича стоит чего-то. Этим квадратом он показал место художника, как творца, и место фотографа. Без художника только пустота останется. Вот теперь и фотография существует и художники работают. Место всем есть. Но творец, который пространство может организовать, из них двоих только один, художник!

И абстракция, и другая манера, все только организация пространства. Удалось организовать, молодец. Не вышло, не обессудь.

– Как просто Вы объяснили.

Только это и осталось сказать. Новый взгляд на столь сложные материи, столь просто объяснял всё.

– Просто! Я сорок один год буковки рисовал, как художник-оформитель, прежде, чем понять это. Теперь это просто, как Вам кажется, а для неподготовленного человека это не понятно. А принцип организации пространства есть везде. Только художник кистью, или карандашом организует, а писатель словом. А принцип один, что у одного, что у другого. Главное – организовать пространство. Через образы, события.

Мы долго подбирались к этой главной теме, а, коснувшись организации пространства, говорить было больше не о чем. Всё казалось слишком мелким для продолжения разговора.

Бросил напоследок взгляд на абстрактную картину у входа и внезапно увидел на ней человека. А с копии картины Дали на меня смотрел бюст Вольтера.

Я сказал «у входа»? Ну, да, у входа. Дверь из мастерской художника была входом в другой мир. Мир, в котором я еще не был.

Я шагнул за порог и попал на улицу. Яркое солнце продолжало выпекать полуденный город. Я шел по мягкому асфальту, а надо мной сияли звезды. На черном, как на картине Малевича, небосводе. Яркие и мерцающие. Ярче, чем бывают в ясную морозную ночь. Солнце и рядом звезды, которых я никогда не видел прежде.

Он работал заточником инструмента. Разбирался в корундах, пастах, различных кругах. И как-то заметил, что вольфрам оставляет серебристый след на простом стекле. Еще лучше след выделялся на бутылочном стекле.

Возникла мысль. А, что если разукрасить бутылку орнаментом? Попробовал, получилось неплохо. Занялся поиском бутылок замысловатой формы. И различных вариантов орнамента. Пробовал разные варианты заточки вольфрамовой проволоки, толстые и тонкие линии. Со временем приобрел множество навыков и решился на шедевр.

На работе взял отпуск на двенадцать дней, и все двенадцать провел в сгорбленной позе, реализуя свой творческий зуд. Болели глаза, руки, ныла спина. Рисунок был тонок, изящен, по-восточному замысловат. И бутылка по форме вошла в тему. Узкое горлышко как у восточного кувшина. Разве только не хватало ручки. Но, ведь это была бутылка. Или уже не была? Сквозь серебряный узор бутылочное стекло едва проглядывало. Казалось, бутылка была серебряная, инкрустированная вставками бирюзового цвета.

Оставался последний, двенадцатый, день отпуска. Родной завод выпускал ширпотребом плитку, потому на заводе была художница. Самому бутылка очень нравилась, но, то самому. Вот, если бы художнице показать. Пусть посмотрит, как специалист. Пусть оценит.

Положив бутылку, обернутую газетой, в целлофановый пакет, отправился на завод.

Художница была занята рутинной работой по дизайну очередного шедевра плитки для всех. Улучив момент, поставил расписанную бутылку на стол и долго ждал, когда же художница обратит на неё внимание. Художница не спешила. Разговаривала о том, о сём, не оставляя работу. Наконец, скользнула взглядом по бутылке.

– Где взял? Мы, что ли, делать будем?

– А, получится?

Художница внимательнее присмотрелась.

– Не, у нас не пойдет, это трафарет и напыление, а у нас оборудования такого нет. Тонко, однако, где же шов? Искусно скрыли. Незаметно совсем.

– Так это не по трафарету, это вручную.

– Иди ты! Это кто ж так помучился?

– Угадай!

Оживленная беседа переросла в застолье. Под разговоры о высоком искусстве раздавили поллитровку. Присоединились еще несколько ценителей прекрасного. Все были ошеломлены тонкостью рисунка, манерой росписи, искусством автора. Пили за творчество, за новые успехи и старые достижения.

– Сколько же ты ее делал?

– Весь отпуск, двенадцать дней.

– Нальем за двенадцать дней в одной посуде!

– Да, сила, такого не встречал нигде. Но, того стоит, что бы так помучиться. Красотища!

Расходиться, как всегда, не хотелось. Мастер был на высоте. Не твердой рукой завернул бутылку в газету, положил ее в пакет и отправился на остановку в сопровождении восторженной публики. Вот и троллейбус. Усевшись у окна, мастер наблюдал за огнями пролетавшего за окном города. Незаметно подошла своя остановка. Троллейбус почти пуст, время позднее, но ему на встречу пробивалась толстая баба с поклажей в обеих руках. Неожиданно, уже на ступенях, пакет столкнулся с поклажей толстой бабы и сказал «Дзинь»! И сердце повторило тот же звук.