Мила Борн - Дети Гамельна

Посреди всего этого на продаже рулонов туалетной бумаги стояла и она, в старом китайском пуховике и мужском мохеровом шарфе. Лера никогда бы ее не заметила. Слишком много времени прошло с тех пор, как ее перестали узнавать в этом городе. Но та окликнула Леру сама.

Голос ее оказался чужим и надорванным. Такого Лера не помнила, а обернулась только на собственное имя. В упор на нее смотрела щербатая красномордая с обветренной кожей баба на вид лет пятидесяти, пухлая, рыжеволосая, с развалившимися на животе грудями. Она улыбалась и, не переставая, как будто от тика, моргала рыжими, выцветшими ресницами.

– Вы меня? – спросила, остановившись, Лера.

Баба бодро закивала и заулыбалась еще сильнее. Лера присмотрелась и уловила в ее улыбке что-то знакомое. Но дальше память ее не пустила, отозвавшись внутри неожиданной тошнотой.

Торговка развела руками и еле понятно замычала, пережевывая слова:

– Просто глазам не верю! Это же ты! Ведь ты?

Лера беспомощно посмотрела по сторонам.

– Надо же, – не унималась торговка, – какая встреча! Ты не помнишь меня? Мы же с тобой в одной школе, в одном классе…

Лера отрицательно замотала головой. Хотя теперь, именно теперь она ее вспомнила. Конечно же, школьная дура, чокнутая, дебилка Буданова. Мать ее, лифтерша в новом многоэтажном микрорайоне, засунула непонятно как умственно отсталую дочь в класс, где учились нормальные дети. И семьи у них были нормальные. А у дебилки не было.

Ее мать часто ходила в церковь и просила там милостыню. Те, кто встречали ее там, подавали из жалости, зная, что живет она со своей семьей в съемной комнате, а дочь у нее больная. Отец дебилки, хоть и работал электриком на химическом заводе, вечно был пьяный, пока не умер, упав перед Новым годом на улице в трех шагах от собственного подъезда, где и замерз насмерть, пока в доме все ели салат «Оливье». Похоронив его, мать Будановой бросила работу лифтера, рассчиталась за комнату и перебралась жить в частный сектор, находившийся неподалеку от нового микрорайона. Там у нее неожиданно для всех объявилась троюродная тетка, которая год уже лежала парализованная, и дохаживать ее было некому.

Старый теткин дом находился далеко от школы. Поэтому после переезда Буданова стала опаздывать каждый день. Заваливалась в класс какая-то потная, расхристанная, с тонной грязи на резиновых сапогах. Шумно, под смешки одноклассников пробиралась через весь класс, плюхала свое нескладное тело за парту, где сидела всегда одна, и долго шумела, выкладывая свои школьные пожитки из совсем не школьной матерчатой сумки.

Павлик, сидевший с Лерой за одной партой, умница и красавчик класса, приехавший год назад из Москвы, то и дело отпускал ядовитые шутки в адрес Будановой и веселил этим весь класс. Павлик очень нравился Лере. Поэтому всякий раз, когда он начинал клевать дебилку, Лера готова была встать хоть на голову, лишь бы остаться в его лагере. Посреди урока она вытягивала вперед свои ноги в красивых бежевых туфлях, которые мама привезла ей из Болгарии, ставила их на стул Будановой и начинала раскачивать его, пока дебилка, потеряв равновесие, не сваливалась наконец на пол под всеобщий хохот. Павлик одобрительно кивал.

Эта игра так занимала Леру, что и на переменах, увлекая за собой толпу одноклассников, она бежала мочить дебилку. Интереснее всего было загнать ее в раздевалку, с размаху накрыть вешалкой с грудой пальто, навалиться всем миром сверху и мутузить Буданову без разбора, куда придется.

Этим игрищам дебилка не сопротивлялась. Мычала, как затравленная корова, из-под вешалки и проворно двигала руками с растопыренными короткими пальцами. Из бойни она выходила всегда пунцовая, разодранная, тяжело дыша и брызгая розовой слюной через крепко сжатые зубы.

В конце концов, мать Будановой притащилась в школу. Классная химичка засуетилась перед ней, не желая выносить сор из избы. Подхватила дебилкину мать под локти и повела к себе в лабораторию, заставленную банками с препарированными лягушками и червями. Потом загнала туда же весь класс, заперла двери изнутри и разрешила матери Будановой высказаться. Та стала говорить.

Выглядела она плохо. Затасканное пальто, ветхие колготки, съехавшиеся в гармошку у самых туфель и заляпанные на икрах грязью. Было видно, что она себя прячет. Но лицо выдавало поношенность. Словно старый свитер, натянутый ей на голову, лицо терялось в растянутостях и складках, мешая сосредоточиться на том, что она говорит.

Мать высказывалась непонятно. Раза три спросила детей, били ли они ее дочь. Дети, конечно, не били. У них даже в мыслях такого не было – бить больного человека. Мать посмотрела на них недоверчиво и добавила к сказанному совсем уже странное:

– Аз воздам!

После этого она, резко задрав голову, громко всхлипнула, закрыла рот ладонью и быстро ушла. Дети переглянулись. Никто ничего не хотел добавлять к уже сказанному. Всем и так было понятно, что изъян в голове у Будановой – это от матери.

На следующий день Павлик, который оказался счастливчиком и по непонятной причине избежал собрания в лаборатории, подошел на перемене к Будановой и очень громко, на весь класс спросил ее:

– Это ведь ты наябедничала на нас, дрянь?

Буданова протестующе замотала головой. Но Павлик наступал.

– Зачем ты сказала, что мы тебя били? Разве мы тебя били?

Одноклассники зашумели и подтянулись к Павлику.

– Лучше признавайся, откуда у тебя синяки!

И ударил ее ногой. Дети обступили Буданову.

– Признавайся! Гадина! Дрянь!

Буданова отступила, замычала и подняла в обороне обе руки, сложив их крест-накрест и защищая свою дебильную голову.

– Бейте ее, бейте! – сказал Павлик.

И все бросились бить, обрушивая на дебилку свой справедливый суд. Били туда, куда только могли попасть. Главное было бить побольнее.

Может, поэтому на следующий день Буданова в школу не пришла. Классная химичка подошла к Лере и сказала:

– Ваш школьный товарищ заболел. Ты как председатель класса должна назначить человека, который сходит к Будановой и отнесет ей домашнее задание.

Она протянула Лере сложенный вчетверо листок и ушла.

Конечно же, дураков в классе не нашлось. Никто не хотел тащиться к Будановой в частный сектор. Поэтому Лере самой пришлось после уроков идти к ней домой.

Пока она блуждала среди покосившихся деревянных домов, перемазала в чавкающей целине бежевые болгарские туфли. Потом долго не могла отыскать адрес. А когда отыскала, никак не могла попасть во двор. Оттуда на нее с дикой яростью стала кидаться огромная грязная собака. Лера решила уже уходить, но дверь дома нерешительно приоткрылась. Из-за нее показалась Буданова. Вопросительно уставилась на одноклассницу.