Алексей Дубнов - Что с нами случилось? Сборник рассказов

Однажды в жизни моей грянул гром, и разразилась гроза. Ливень смыл всё, что у меня было – с работы уволили, жена ушла, оттяпав квартиру, а я стал бомжом. Чтобы отвлечь от почти суицидальных мыслей, друзья вытащили-таки меня на рыбалку.

Ничего, утешали они, всё наладиться.

М-м-м-да, не дай Бог им мои проблемы…

Когда выезжали из города, погода шептала, обещая, с одной стороны, ласковый и тёплый обогрев Ярила, с другой – приятно охлаждающее дуновение Перуна. Лёгкие белые перышки облачков, надёрганные хулиганом-ветерком из кучных подушек величественных ватных гигантов, рассыпались по голубому одеялу небосвода.

Но вот незадача! Погода стала неожиданно портиться. Свинцовые тучи-цеппелины, жадно поглощая светлое пространство над головой, готовились к водному бомбометанию. Порывы ветра всё настойчивей стучались в двери и окна потрёпанного Уазика, требуя впустить в салон.

Ниагарская стена дождя-водопада остервенело обрушилась на капот, лобовое стекло, крышу. Где-то вверху начиналась артподготовка. Заговорили крупнокалиберные гаубицы генерала Грома, приводя в шок и трепет всё живое вокруг. Беспорядочная крупная картечь града тяжёлыми дробинами начала испытание на прочность металла и стёкол легенды отечественного автопрома. Искривлённые нити-молнии, вылетавшие из невидимых небесных бластеров, дополняли жуткую, почти сюрреалистическую картину светопреставления на поднебесном театре погодных боевых действий.

Я остановился на обочине. Справа от дороги простиралось колышущееся под порывами ветра пшеничное море. Сходство такое, что подумал: « Откуда здесь море»?

Минут через двадцать грозовые войска, видимо, получив приказ небесного главнокомандующего отходить, потянулись на север. Солнечные лучи, прорвавшись через арьергард отступавших и отстреливающихся молниями тяжелых цеппелинов, запустили радугу.

Вдруг во мне что-то замкнуло. К изумлению друзей и самого себя я выпрыгнул из машины и, раскинув руки, побежал навстречу пшеничным волнам, хохоча и подставляя лицо ветру и тёплому дождю. Словно обезумевший, пританцовывая и голося несусветную чепуху, я купался в волнах колосьев и в падающих с неба струях.

И пусть идут куда подальше мои неприятности! Я отпускаю их!

Права писательница Вивиан Грин: «Смысл жизни не в том, чтобы ждать, когда закончится гроза, а в том, чтобы учиться танцевать под дождём».

Как-то раз прочитал, уж не помню где, такое изречение: «Грубость – оружие слабаков».

Ну, ёлки-палки, думаю, слабак я, значит. Чуть что – грублю, тудэма-сюдэма. Срываюсь, понимаешь, в ответ на оскорбление. Ну, в смысле, на того, кто меня обидел или кто не согласен со мной. И чё? Ну, типа, после этого мне легче становится. Оказывается, ни разу не легче. Корю себя, маюсь, ёшкин кот, потом. Может, внутренняя интеллигентность не даёт покоя, хотя при чём здесь это? Внутренняя интеллигентность не мешает мне ругаться с обидчиками, как портовому грузчику.

И вот, дай, думаю, не буду грубить дебилам всяким. Стану тогда сильным духом, тудэма-сюдэма.

Поехали!

Утром просыпаюсь от хлопанья дверей и неимоверно громкого бряканья ложки о кружку – сын собирается на работу. Вскакиваю злой как тысяча чертей под епитрахилью священника! Срываюсь на грубый крик:

– Да блин, эгоист фигов, сколько раз тебя просить…

Сейчас получу ответку, и понесётся…

И тут вспоминаю: «Грубость – оружие слабаков». А я-то сильным хочу быть, тудэма-сюдэма. Не дав ему открыть рот, мягким голосом говорю:

– Сыночек, я тебе буду очень признателен, если ты не будешь хлопать дверями, когда я сплю. И будь любезен, ложечкой не стучи, пожалуйста, – говорю, и сам не верю, что это я произношу.

– Пап, ладно, прости, я постараюсь, – в голосе сына даже ни намёка на дерзость или раздражение.

Ну, вааще! Работает, что ли?

Ладно, едем дальше. Именно едем.

Выехал на тачке своей на работу. Увольняться. Вернее, меня будут увольнять. Вливаюсь в поток, но еду нервно. Резко перестраиваюсь тудэма-сюдэма.

Виноват! Да, не прав – подрезал чувака на «бэхе», спешил. Тот тормозит меня, типа, блокирует. Вылезает – и ко мне с кулаками и матерщиной!

Не прав я, но гордынька прёт из меня, тудэма-сюдэма. Ну, в ответ на оскорбления сейчас я ему…

«Грубость – оружие слабаков», – вспоминаю.

– Молодой человек, – говорю, – не стоит так ругаться и расстраиваться. Я в спешке совершил не совсем верный манёвр, который не делает мне честь. Я осознаю свою оплошность и впредь буду более осмотрителен и аккуратен! Это просто житейская ситуация. Дабы избежать серьёзных, влекущих за собой уголовных и непредсказуемых событий, предлагаю разойтись с миром.

Браток, готовый уже пустить в ход кулаки-пивные кружки, как-то обмяк и пробурчал:

– Да ладно, с кем не бывает. – Аккуратней надо.

Ну, вааще! Работает, что ли?

А дальше творится совсем запредельное!

Увольняют меня за… в общем, грубо я отношусь к людям. Да и ладно – на такой работе, как у меня, по-другому невозможно. Или возможно? Не знаю.

Сейчас скажу гаду-начальнику всё, что о нём думаю, а дальше – катись, урод, к дьяволу со своей гнилой конторой. А с меня хватит. Плевать. И пусть со мной здесь всё кончено.

***

Алексей Юрьевич, – обратился ко мне начальник конторы, – я вызвал вас, чтобы сказать… э… – Руководитель замялся.

– Чтобы уволить, – подсказал я.

– Собственно, да.

И тут Остапа понесло:

«Ах ты старый ублюдочный пылесос человеческих душ! Начальник коптилки людей, работающих на тебя. Ах ты сволочь, заботящаяся о своём кошельке и тёплом месте под задницей! Ты же место это лизоблюдством своим вылизал у папочки своей жены. Ах ты гнида, ворующая под видом штрафов у честных людей, вкалывающих на тебя по десять-двенадцать часов в день»!

Да не сказал я этого, не сказал. Произнёс только мысленно. Начальник, ожидая высказываний в свой адрес в выше означенном ключе, набычился и упёрся в меня взглядом.

И тут я вспомнил, что грубость – оружие слабаков, улыбнулся и изрёк:

– Спасибо вам, Артур Николаевич, за всё, что вы сделали для меня лично и компании в целом! Благодаря вам, фирма стала процветать и давать доход! Это не лизоблюдство. – Мой голос окреп. – Смею надеяться, что тоже внёс свою лепту. Если не очень получилось, то здесь не злой умысел в грубости с подчинёнными. Характер мой дурацкий. Я – хам. Я – грубиян! Сам страдаю из-за этого. Да, виноват, упрям, груб с коллегами и подчинёнными. На другой работе, если возьмут куда-то, уже не буду таким. Я уже понял, что надо менять поведение.

Вообще-то, я не подхалимски лизнул начальника, тудэма-сюдэма, а искренне признал, что действительно грубо и по-хамски веду себя с людьми.