Владимир Леонов - «Искал не злата, не честей»

В творчестве Пушкина поразительно сочетается гений стихотворца со знатоком человеческих душ. Рефлексирующий и мятежный, смелый и проницательный, романтичный и одновременно реалистичный художник, как называл себя сам – «не яко Иуда-…, но яко Разбойник-Романтик», стал неотъемлемой частью мировой литературы, подарив нам то мироощущение бесконечно далёких от нас людей. Их глубинный мир, требующий трепетного и вдумчивого осмысления. В копилку русской истории откладывал новые слова, выражения, сказки. Оказалось, по гуманистической направленности вписанным в традицию аскетического христианства: «рукописания жизни своей, какое пишем своими руками» (Исаак Сирин).

Он знал, как практиковать добродетель и знал, как ее описать:

Любите самого себя,

Достопочтенный мой читатель!

Предмет достойный: ничего

Любезней, верно, нет его.

Он – подлинная и вечная принадлежность русской культуры. Он сознавал себя ее составляющей, слагаемым. И был убежден… он верил, что язык есть вещь более древняя и более значимое, чем государство и политика. И что стих его, проза его служат людям – и не только «тогда», но и будущим поколениям.

Крайняя непритязательность его жизненного пространства, общения, обстановки, предпочтений и бытовых требований – разве сопоставимо с предпочтениями наших сегодняшних «верховных»? С их нереальной величины дворцами, огромными рублёвскими домами на сотни гектаров Многомиллионными наручными часами и странной, но жуткой жаждой наживы. Начерченной на их лицах. Проявленной в их духовном холоде.

Ясно ощущаемая патетика поэзии, выражение духовности как глубоко внутреннего состояния делают ее воплощением национального русского мирочувствования. Жемчужная пушкинская рулада благодаря своей внутренней значительности, духовному наполнению и нравственному содержанию воспринимается как монументальное творение: «Есть два вида знания: одно – словами выражаемое, другое – точное, понимаемое духом, но не вложенное в слова. Даже нельзя пояснить словами, как это понимание происходит, но оно поистине прекрасно» – Семь Великих Тайн Космоса. Николай Рерих.

Применим метафору, корнями уходящую в древнюю эпоху – «Лук Одиссея подвластен только Одиссею». И только сам «хозяин поэтической Итаки» может натянуть тетиву лука, а не всякого рода пигмеи (пример тому из «Одиссеи», когда пьяные, похотливые и алчные женихи пытались совладать с луком царя гомеровской Итаки). А это и сам Пушкин проводит незримую «божественную» связь от тех «былых времен» до своей жизненной агоры. « блистая душевною твердостью »: «Толпа жадно читает исповеди, записки, потому что в низости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего: он мал, как мы; он мерзок, как мы. Врете, подлецы: он и мал и мерзок не так, как вы, – иначе!» (из Письма Пушкина Вяземскому).

И понимаем мы, что не каждому смертному выпадет (это- вне времени) редкостное послание судьбы – собственное полное обладание (излучение) тримерией бытия – слитностью пространства, звука и света, в котором оживает Время, способное хранить душу «сурового славянина…слез не проливающего» (Пушкин о себе), сохраняющего мужество в суровых испытаниях. Это позволено гениям. Это было позволено Пушкину.

С его сердечной тайной: Пушкин был безнадежно влюблен в юную красавицу из царской семьи. Она внезапно ушла из жизни. Совсем ранней. Со временем ее пленительный образ завладел пылким сердцем поэта, превратился в цветущее дивное чувство, обогатившее всю его поэтику и окрылившее душевный лирический строй его многих гениальных творений. Настроению элегической печали, томлению легкому и светлому, именно этому переживанию суждено стать преобладающим в поэзии Пушкина:

Исполнились мои желания. Творец

Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадона,

Чистейшей прелести чистейший образец.

Идеальный настрой лирики выражают словосочетания «счастья нет», «покой и воля», а мотив романтического «душевного спасения» составляют поэтические мемы «иная, лучшая свобода», «по прихоти своей скитаться здесь и там»:

Никому

Отчета не давать, себе лишь самому

Служить и угождать; для власти, для ливреи

Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;

По прихоти своей скитаться здесь и там,

Дивясь божественным природы красотам,

И пред созданьями искусств и вдохновенья

Трепеща радостно в восторгах умиленья.

Вот счастье! вот права…

И о нем (в нашем парафразе), о искристом гении России, было задумано и озвучено тем далеким изгнанником – римлянином, по дорогам которого спустя тысячелетие шел Пушкин «…твое имя известное до тех берегов, откуда заря// Встает, чтобы увидеть нас» (Овидий). В послании «К Овидию» и обнаруживается прямая реминисценци из него:

Ни слава, ни лета, ни жалобы, ни грусть,

Ни песни робкие Октавия не тронут —

Блистательный и дивный талант Пушкина упрямо не поддается простецкому и незатейному уничижению. Как и века назад, продолжает он тревожить сердца, увлекать непримиримой силой Правды и Красоты, пленяющей сознание, обжигающей сердца, отрицающей «хладный развратный свет»:

Подите прочь – какое дело

Поэту мирному до вас!

В разврате каменейте смело,

Не оживит вас лиры глас!

Душе противны вы, как гробы.

Для вашей глупости и злобы

Имели вы до сей поры

Бичи, темницы, топоры; –

Довольно с вас, рабов безумных!

Смех и простота общения Пушкина очаровывали, как и его стихи. В нем было столько одушевления, простоты, заразительной веселости. Художник Карл Брюллов оставил воспоминание: «Какой Пушкин счастливец! Так смеется, что словно кишки видны». В архивах жандармерии сохранилась служебное донесение жандарма Попова: «Он был в полном смысле слова дитя, и, как дитя, никого не боялся» Ненавидевший поэта вплоть до биологического исступления Фаддей Булгарин тем не менее признавал: «Скромен в суждениях, любезен в обществе и дитя по душе».

Вся мощь таланта поэта, острый ум и крепкая воля служили горделивым увенчанием всему, что зовется «Русским духом». Всему, что было над ним и под ним – «Здесь Русью пахнет» : «Итак, я счастлив был, //И так, я наслаждался, // Отрадой тихою, восторгом упивался» – Пушкин.

Его слово волшебное, несущее пронзительное свежее воздействие на людей, проявлялось как стрелы добрых сил. Наследие, которое он оставил, поражает масштабом и красотой.

Сопричастность к его судьбе и судьбе империи позволит нам войти в мир его чувств и настроений, услышать его голос, почувствовать токи, ритмичность и пронзительность стихов, ощутить весеннее дыхание его поэзии. Пророческие слова, после дуэли, лицеиста, друга и декабриста: « Гордись! Ниикто тебе не равен, никто из сверстников – певцов: не смеркнешь ты во мгле веков…»