Александр Пилипчук - Петушиные бои

«Тогда Иисус сказал им: как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями, чтобы взять Меня. Каждый день бывал Я с вами в храме и учил, и вы не брали Меня; но да сбудутся Писания. Тогда, оставивши Его, все бежали… Один юноша, завернувшись по нагому телу в покрывало, следовал за Ним; и воины схватили его. Но он, оставив покрывало, нагой убежал от них»…

…Яков, задыхаясь от горя и стыда, вбежал во двор, и, таясь, пробрался в жилище, чтобы прикрыть наготу. А затем вернулся наружу, куда тотчас вышел Самуил, разбуженный приходом сына. Он сказал:

– С Тарнеголем творится что-то необычное. Смотри, он взлетел на крышу курятника и словно окаменел, как обожженная глина…

Яков взглянул на петуха: тот неотрывно смотрел в сторону дома первосвященника Каиафы…

«И привели Иисуса к первосвященнику; и собрались к Нему все первосвященники, и старейшины, и книжники. Пётр издали следовал за Ним, даже внутрь двора первосвященникова; и сидел со служителями, и грелся у огня… Когда Пётр был на дворе внизу, пришла одна из служанок первосвященника. И увидевши Петра греющегося и всмотревшись в него, сказала: и ты был с Иисусом Назарянином. Но он отрёкся, сказав: не знаю и не понимаю, что ты говоришь, и вышел вон на передний двор; и запел петух. Служанка, увидевши его опять, начала говорить: этот из них. Он опять отрёкся. Спустя немного, стоявшие тут опять стали говорить Петру: точно ты из них; ибо ты Галилеянин, и наречие твоё сходно. Он же начал клясться и божиться: не знаю Человека Сего, о Котором говорите. Тогда петух запел во второй раз».

– Аба, аба, Тарнеголь запел. Ах, вот ещё раз! – возопил Яков.

А Тарнеголь слетел с крыши и сказал:

– Отныне я не Тарнеголь, а Волей Провидения Кур Первый, Куролевс Иудеи, Иерусалима и иных. И потомки мои распространятся по всей земле…

Самуил и Яков его слушали, но не услышали. А Кур Первый прошествовал к куче мягкой глины возле печи, и, вдохновенный свыше, начертал Заветы своим наследникам.

– Посмотри, Яков, какой красивый орнамент нечаянно нанёс на глину своими лапами Тарнеголь. Перенесем узор на наши горшки…

– Скоро, скоро оставишь ты свое ремесло, Самуил, чечевичная похлёбка в последний раз вольётся в твои горшки, а твоя земля прорастет могилами странников! – изрёк Кур Великий своё первое прорицание, чувствуя, как под линяющими перьями побежали мурашки…

«И вспомнил Пётр слово, сказанное ему Иисусом: прежде, нежели петух пропоёт дважды, трижды отречёшься от Меня. И начал плакать», – закончила читать Нюра и зевнула. Ибо только дух неутомим, а телесные силы человека сосчитаны.

А я взлетел на нижнюю ветку тутовника, чтобы оказаться ближе к солнцу, которое уже вскоре проклюнется, как птенец из яйца.

Первые лучи солнца коснулись вершины тутовника, и его листва затрепетала от утреннего вдоха. Напрягшись всем телом, я первым громко воспел зарю. Тут же, следуя установленному церемониалу, эхом отозвался выборный атаман Певчий Тух, к которому в разных концах станицы присоединились, согласно ранжиру, другие кочеты. Растревоженный ими рассвет начал наполняться новыми звуками: человеческими голосами, мычанием коров, ржаньем лошадей, блеянием овец, кукованием, воркованием, чириканьем, свистом и карканьем птиц. Но я продолжал чутко вылавливать из этой разноголосицы удаляющееся на Запад кукареканье. И слышал внутренним слухом, как его врозь и купно подхватывают всё новые и новые петухи.

Склонив голову набок, я всевидящим оком заглянул в будущее моей куриной империи, простирающейся от Каспийского до Чёрного моря. И увидел орлов, орланов, соколов, лебедей и журавлей, лошадей, коров и быков, уток, индюков и куликов, стерлядь и даже райскую птицу на флагах и гербах муниципальных образований (истинно, как муниципии в Римской империи). И отметил с удовлетворением, что не забудут провинциальные геральдмейстеры запечатлеть на гербах и флагах некоторых городов и посёлков, сёл и станиц, кишлаков и аулов образ нашего великого предка. Но подобно чтимому Шуркой поэту Вознесенскому, который написал: «Я не знаю, как это сделать, но товарищи из ЦК, уберите Ленина с денег, так цена его высока», я, будь в моих силах, убрал бы с некоторых полотнищ портрет Его Величественности Кура Первого. Например, со знамени одного из сельских поселений Краснодарского края, ибо выходит, что лик праотца всех куролевсов кощунственным образом будет связан с возведенной здесь крупной птицефабрикой, где порабощённые представители моего народа станут нести неоплодотворённые яйца, или томиться в тесных клетках в ожидания заклания.

Для той части моей раздвоенной петушиной сущности, которой я воспринимаю речь, мысли, эмоции и взгляды Homo sapiens, более прозрачны, понятны аллегории советской аскетической геральдики, чем лубочные символы, которые я увидел в грядущем. Серп, скрещённый с молотом, – это, считаю я, гениальное иносказание о людях, которые в поте лица пожинают хлеб насущный, никогда не вкушая его досыта, и куют своё будущее, в которое никогда не залетают райские птицы. Как-то в знаковый осенний праздник по обыкновению гостил у Сергея Захаровича, члена КПСС с 1942 года, беспартийный кум Владимир Иванович Ермоленко, наживший на колхозных рисовых чеках ревматизм. Когда его одолевают боли, он в кругу близких начинает злословить по поводу советских порядков. Так было и в тот раз. Владимир Иванович осторожно, чтобы не опрокинуть уже початую бутылку «Столичной», наклонился через стол и заговорщицки сказал Захаровичу:

– Кум, слышал такое:

Чепегин, которому единственным ругательством служил универсальный эвфемизм «гадство», заменявший ему на все случаи жизни матерные выражении, поморщился, взял наполненную стопку и отозвался:

– Гадство! Ну, будем считать это тостом, кум! Выпьем!

Загляд с ветки тутовника в будущую российскую геральдику завёл меня, признаюсь, в тупик. С удивлением смотрел я на невиданную в природе птаху – двуглавого орла, и бесплодно гадал: в чём тут притча, что означает эта пара неразлучных голов на туловище державной птицы? Но дела уже звали меня. Слетев с дерева, я направился на оперативную «слетучку» с Певчим Тухом, который ждал меня на сопредельном заборе.

– Ваша Величественность, – сказал выборный атаман, едва я взгромоздился рядом, – вчера на нашем подворье только и было разговоров о приезде сыновей Чепегиных. Дочь Владимира Ивановича и Марии Михайловны Валентина сегодня с утра наладилась в парикмахерскую делать какую-то химическую завивку, а Марьмихаловна придёт к Анне Константиновне иметь совещание по завтрашней вечере. Большой урон ожидаете при своём куролевском дворе, Ваша Величественность?