Михаил Кураев - Другие времена

Откуда, откуда это чутье и опережающее все намеки знание!

Вот ведь и Руссо, Жан Жак, говорил, что чувства выше разума, и утверждал, что субъективная уверенность в правильности того или иного положения выше логических доказательств.

Но и Жан Жак Руссо едва ли взялся бы объяснить, откуда у Наташи появилось дурное предчувствие. Карта шла. Был фарт. Только что Наташа так чисто сработала в варшавском поезде, где, подлив клофелинчика в пиво, вчистую обобрала двух молоденьких челночниц, направившихся в Польшу за товаром! Даже на билете сэкономила. Билет взяла до станции Дно, договорившись с проводницей полюбовно, что доедет до Гродно, а вышла ночью через другой вагон в Новосокольниках, сделав ручкой и челоночницам, помнившим даже в наркотическом параличе, как с них из-под свитера снимали кошельки, и проводнице, ставшей жертвой обаятельных манер добросердечной и щедрой на посулы пассажирки.

После челночниц были еще тренер и начальник известной футбольной команды Высшей лиги из города Москвы, ехавшие в город Хельсинки.

Приехав в город Хельсинки, они с грустью обнаружили отсутствие десяти тысяч долларов, выданных им на командировку.

Не доставили радости эти десять тысяч и Наташе.

Из десяти тысяч, привезенных из Выборга, ей Жмых выдал только тысячу семьсот, остальное ушло якобы в «котел».

И все-таки коллеги поздравляли Наташу, поздравляли в доме 27, на проспекте Энтузиастов, где Наташа жила в это время у Коли Покромкина, там был устроен чудесный вечер. Были только свои. Все посматривали на Наташу с гордостью и немножко с хорошей завистью, а вот у нее на душе уже тогда было тревожно.

Многим мастерам своего дела знакомо это чувство: успех пугает.

В команде крепких профессионалов, где топ-менеджером Костя-Жмых, Наташу не понимали, от нее ждали новых успехов, новой добычи. Взявший под свое покровительство Наташу-сибирячку Жмых сиял от счастья и подумывал о том, что, может быть, надо забрать Дрезину от Покромкина…

Вот он как раз и выпендрился в адмирала, провожая Наташу в мурманский рейд, чтобы произвести на нее сильное впечатление.

Перед этим был разговор, как бы предваряющий начало серьезного ухаживания.

– Я на адмирала похож? – спросил Жмых Дрезину.

– На боцмана ты похож. Был у меня один капитан второго ранга, так ты даже на него не похож, – сказала Наташа, чувствуя свое положение таким же прочным, как у современных СМИ, тоже не опасающихся говорить влиятельным людям дерзости.

– Посмотрим, – пообещал Жмых и провожать Дрезину отправился в адмиральском мундире, украденном в поезде из чистого озорства у форсившего в этом наряде актера Петрозаводского драмтеатра, ехавшего с гастролей на спор в морской форме. Комплекцией и ростом этот заслуженный артист совпадал с пожелавшим остаться неизвестным Костей-Жмыхом.

Так ведь и в Наташе был талант!

Еще немного, и она поднялась бы на ту высокую степень своей рискованной, но не такой уж и редкой профессии, когда клиента «обносят» не вчистую, а «половинят».

Что это значит?

Это значит, что вы приподнимаете, к примеру, полку со спящим клиентом, запускаете руку в открывшуюся щель, открываете чемодан или дорожную сумку, не блещущие, кстати, разнообразием замков, находите там кошелек, бумажник с деньгами, словом, «лопатник», и на ощупь, доверяя лишь своему чутью, вслепую отсчитываете примерно половину находящихся в «лопатнике» денег.

Взяли.

Опустили полку.

Покинули купе или легли снова спать, как ни в чем не бывало, если едете здесь же, на соседней, к примеру, полке.

Что происходит дальше?

А дальше клиент просыпается, рано или поздно лезет в бумажник, видит, что деньги на месте. Это редчайший случай, чтобы человек стал вдруг в вагоне пересчитывать свои деньги, не все же такие, как Гурамалиев. Видит человек, что деньги на месте. И живет безмятежно до той самой минуты, когда, покинув поезд, скорее всего уже дома или в гостинице, обнаруживает недостачу. Меньше всего подозрений, как правило, на попутчиков. И главный аргумент – если бы это был вагонный вор, то утащил бы все, и вместе с бумажником и с документами. Вот и сыплются подозрения то на любовницу, то на жену, то на беспутного сына, последнее время остро нуждающегося в деньгах.

Но так работать могут только воры высокого уровня, умеющие ценить комфорт и готовые вот так, довольно своеобразно, оплачивать свою спокойную жизнь.

Вот и нынешнее путешествие стало для Наташи важным шагом, восхождением на новую ступень не только в овладении интересной и обоюдоострой профессией, но и в понимании своего места в обществе, вернее было бы сказать, в сообществе своих коллег. А толчком к этому шагу послужила, скорее всего, усталость и напряжение, связанные с успешной деятельностью последних двух недель. Работа, как ни крути, нервная, что не могло не сказаться и сказалось.

Сначала вспыхнуло почти беспричинное раздражение на вырядившегося в адмиральский мундир Жмыха. Плохо представляя себе военное дело, несмотря на мимолетные то военно-морские, то военно-сухопутные связи, Наташа считала маскарад рискованным делом и все время ожидала, что военный патруль, непременно дежурящий при вокзале, заарестует ее провожатого.

А потом беспричинная тревога, охватила ее при виде вошедшего в купе соседа.

Приметливой Наташе с порога было видно, что это не пассажир спального вагона прямого сообщения, у таких едва на купейный-то денег набирается.

Тогда почему он здесь?

Снова маскарад?

Любезные манеры должны были ввести ее в заблуждение, усыпить бдительность? После того как этот лох перебрался в соседнее купе, Наташа убедилась в том, что ее подозрения были напрасными и опасения излишними, а нервы-то вздрючены, а настроение испорчено.

Нет худа без добра, подумала Наташа, лежа в просторном купе, закинув руки за голову.

«Не буду работать. К черту! Так можно нервы загнать, в истеричку превратиться… Господи, благодать-то какая! Можно просто отдохнуть. Смотреть в окно. Спать в свое удовольствие…»

В голове спокойно и лениво.

Словно неторопливые летние облака, плыли хорошие воспоминания и беззаботные мысли. Наташа даже удивилась своей способности наслаждаться одиночеством и свободой, сообщающей необыкновенную легкость беспечному путешественнику.

Участливая, приветливая, общительная, когда она хотела, когда ей было нужно, она могла так естественно оказывать знаки внимания, заботу, готовность прийти навстречу в любой мелочи. Расположить к себе людей, не избалованных даже простой вежливостью, искренней сердечной отзывчивостью было не так-то и сложно. С другой стороны, тюремный опыт научил ее быть твердой, жесткой, безжалостной, готовой и горлом и, если надо, то руками и ногами, отстоять свои права, защитить себя и захватить свое место не только под «блатным солнышком», как зовут незатухающую лампочку в камере, но и под тем Солнцем, что бездумно шлет свои тепло и свет и правому, и виноватому.