Василий Колин - Квадратный треугольник

– На днях знак тебе будет, – будто не слыша 1132-го, вещала старуха, – о нём весь мир узнает, и новое время придёт, и многому удивятся люди, и многие не поверят; мёртвые заговорят, а живые покаются. А ты – молись, я тебе в посылочку молитовку положила, от руки писанную, ею священномученик Феодот, епископ Киринейский, спасался, и ты верою спасёшься, ежели обет дашь и притчу не забудешь. Ha-ко вот крестик православный, – богомолица достала из-за пазухи белый оловянный крест на чёрной суровой нитке, – носи, не брезговай, ты теперь не партейный, на бюро не вызовут, а верою спасёшься, и чудо будет явлено тебе.

1132-й снова оглянулся на охранника. Тот, с любопытством наблюдая, как старуха ломает комедию, слегка кивнул головой, давая понять, что против крестика ничего не имеет, равно, как ничего не имеет и против бабкиных пророчеств – заключённого перед казнью полезно успокоить душевно, чтобы не возникло в процессе экзекуции непредвиденных осложнений.

Смертник потянулся головой через стол, и Евдокия набросила ему крест на шею, затем осенила его знамением, сложив щепоть из трёх перстов и бормоча что-то нечленораздельное и, наконец, поцеловала несчастного племянника в желтоватый, словно из свечного воска, лоб.

– А какой знак мне будет? – уже с надеждой в голосе поинтересовался заключённый.

– В золотой клетке мёртвый лев, – загадочно ответила тётка, – про молитовку не забудь, и крест с шеи не сымай, молись и верою спасёшься.

Надзиратель ухмыльнулся, подумав про себя: «Как же, спасётся! От Ягго ещё никто живым на тот свет ни разу не уходил».

– Положись на Бога и более о душе думай, нежели о бренном. Христос терпел и нам велел, – вдругорядь напутствовала 1132-го тётка Евдокия.

– Свидание окончено, – встрял в разговор надзиратель. – Извините, мамаша, у нас тут не зоопарк и львы не водятся, поскольку объект режимный, к тому же и время ваше уже проистекло.

В камере, разбирая тёткину посылку, между пакетиком с круглыми карамельками, начинёнными грушевым повидлом, и шматком сала, обёрнутого фольгой, нашёл 1132-й тетрадный листок с неровным краем (видимо, второпях вырвали), на котором химическим карандашом выписаны были каллиграфические строчки. Тюремная цензура не вымарала ни одной, выходит, нет в них ничего противозаконного, а, может, махнули на него рукой? Дескать, напоследок пусть хотя бы писаниной утешится?

1132-й расправил бумажку и стал заучивать молитву наизусть: «Иисусе Христе, Сыне Бога, живущего во веки, свет христиан, крепкая надежда наша, будь со мной и помоги мне.

Господи Иисусе Христе, Творец всего видимого и невидимого, пленивший смерть, разрушивший ад, умертвивший на кресте начала и власти преисподней, осудивший князя века сего, даровавший свыше силу святым Твоим апостолам и соблюдший их от искушения, даровавший некогда отроку Давиду победу на гиганта Голиафа, укротивший пламень Вавилонской печи, остудив огонь росою, так, что он не повредил телам святых отроков, укрепи и меня в этих муках. Ты знаешь человеческую немощь, знаешь, что ничтожнее сора наша крепость, и сила наша отцветает скорее цветка.

Даждь славу имени Твоему, Господи, и подай силу моему бессилию. Разруши крепость восстающих на святую твою паству, да разумеет вся Вселенная, что Ты Един Бог Вышний, дающий крепость и силу надеющимся на Тебя!»

Впервые за последний год заключённый № 1132 спал спокойно.

В последующие дни он ходил по камере из угла в угол, истово повторяя, когда вполголоса, а когда про себя, завораживающие певучие слова, находя в них поэзию и глубокий смысл и не обращая внимания на странную напряжённую атмосферу, возникшую с некоторого времени в толстых каменных стенах Исполнительной тюрьмы.

И только седьмого марта, в субботу, получив прессу, узнал 1132-й о смерти Сталина.

«На днях знак тебе будет, – будто наяву услышал он голос богомолки. – В золотой клетке мёртвый лев».

Получается, не впустую вещала старуха. 1132-й вынул из-под рубахи крестик и, отвернувшись к решётчатому окну под потолком, забранному снаружи стальными полосами жалюзи, благоговейно поцеловал святое распятие.

А накануне, в пятницу, у Ивана Петровича был напряжённый и трудный день. С утра начальник тюрьмы полковник Гапонов собрал сотрудников в Красном уголке и, непрестанно вытирая потеющую лысину, дрожащим и растерянным голосом прочитал в газете «Правда» некролог. Гробовая тишина повисла в помещении, затем со зловещим шорохом несколько газетных номеров пошли по рукам. Один экземпляр «Правды» № 65 от 6 марта 1953 года оказался у Ягго.

Иван Петрович раскрыл первую страницу в траурной рамке, и на него знакомо глянул усатый грузин во френче и с погонами генералиссимуса. Кисть правой руки вождя была наполовину вложена за отворот парадного мундира ниже третьей пуговицы; над портретом, справа от названия газеты, крупным шрифтом выделялось официальное сообщение. Затаив дыхание, майор прочёл: «5 марта в 9 час. 50 минут вечера после тяжёлой болезни скончался Председатель Совета Министров Союза ССР и Секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза Иосиф Виссарионович СТАЛИН. Бессмертное имя СТАЛИНА всегда будет жить…»

Иван Петрович поднял глаза – собравшиеся, сбившись вокруг обладателей «Правды» небольшими кучками, сосредоточенно вчитывались в газетные строки, и только возле него, Ивана Петровича Ягго, никого не было. Палач тряхнул головой и снова склонился над расплывающимися скупыми словами о крушении мира: «…советского народа и всего прогрессивного человечества».

Под названием газеты помещался в две колонки собственно некролог. У ката почему-то задрожали руки.

«ОТ ЦЕНТРАЛЬНОГО КОМИТЕТА КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА, СОВЕТА МИНИСТРОВ СОЮЗА ССР И ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР

Ко всем членам партии, ко всем трудящимся Советского Союза.

Дорогие товарищи и друзья!

Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза, Совет Министров СССР и Президиум Верховного Совета СССР с чувством великой скорби извещают партию и всех трудящихся Советского Союза…»

…буквы прыгали, читались с трудом, словно мутная пелена застила глаза палачу.

«Перестало биться сердце соратника и гениального продолжателя дела Ленина, мудрого вождя и учителя Коммунистической партии и советского народа – Иосифа Виссарионовича СТАЛИНА»…

Дальше Иван Петрович, как ни пытался, читать не смог. В голове звенело, крупные слёзы катились по его сизым щекам, сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет наружу. То же самое происходило и с остальными. Сам начальник тюрьмы плакал, не стесняясь.

Необычная тишина накрыла острог.