Василий Колин - Квадратный треугольник

© Василий Колин, 2021

© Общенациональная ассоциация молодых музыкантов, поэтов и прозаиков, 2021

В ряду декабрьского чтения 2014 года, насыщенном вдохновляющими открытиями, хронологически повесть Колина оказалась последней и такой, что не могу не отодвинуть на потом все иные дела. До неё хранить свою истину «сомкнутыми устами», изредка набрасывая на вентилятор горстку желчи, было «легко и приятно». Твиттер, как известно, машина. Глупо обижаться на машину. Но, когда мне была рекомендована в качестве «близкой по духу» известная госсотрудница Марго, я понял, что набросил уж и вовсе не желчь.

От депрессии меня спасла повесть «Расстрелянный».

Не пресловутой исторической правдой, потребной ханжам, не деталями, из которых якобы возрождается достоверное прошлое – художественностью. Достоверность действительно ошеломляющая. Дистанция между скриптором и нарративным слоем минимальная. Такой эффект бывает в камерном театре, когда зритель боится шелохнуться, потому что он этим вторгнется в действие.

Здесь это происходит в предрасстрельной камере.

Невольно задаёшься вопросом: автор кто из этих трёх тюремщиков? Он, автор, и до того создаёт впечатление документальности. Однако, документов в повести всего двадцать четыре – остальное вымысел.

Двадцать четыре отчёта былых коллег нынешних правителей России. И номера архивных дел указаны. Нынешние-то из «элиты» тоже не сразу главнокомандующими или даже полковниками стали – в лейтенантах-то и над отчётами корпели. Да и в лейтенанты, миновав участь сексотов, вряд ли попали бы. Проблема в том, как в «элиту» влетели.

Если вы не проигнорируете художественность повести, то автор даст ответ. Простой! Тот же Лаврений Берия оказался не примитивным злодеем, а полезным управленцем. Это он загодя создал военные предприятия-дублёры, позволившие экстренно мобилизовать промышленный потенциал.

А номерные казнённые? Если поручик Киже – плод бесполезного разгильдяйства, то номерные – ресурс для корпоративного творчества.

А соблюдение буквы Закона на пользу беззакония? Да у нас вся нынешняя власть уцепилась за наречие «подряд» и вон, куда вылезла!

За повесть «Расстрелянный» в 2014 году Василию Колину (а это первая его крупная публикация) присуждена премия имени Марка Алданова (США, прим. авт.). В том числе и на основании следующих рецензий:

«Вещь жуткая от начала до конца. Время действия 1953 год, место действия, по-видимому, Лубянка или Бутырка. Мы так и не узнаем имени приговорённого к смерти заключённого под номером 1132. Этим подчёркивается безличность жертв в глазах органов, творящих террор по указанию свыше.

В повести выведены типы палача, прокурора и тюремного врача, чьи зачатки человечности глушатся водкой, а соблюдением бюрократических правил подменяется представление о законности. Исторический фон повести… основан на достоверных фактах.»

Людмила Оболенская-Флам, журналист, председатель Комитета «Книги для России», Вашингтон.

«Это замечательная повесть… – о страшном периоде времени в советской истории – месяцы до и после смерти Сталина. Автору удалось воссоздать тот страшный мир, пропитанный человеческими страданиями и смертью… У жестокости появляется человеческое лицо, и начинаешь представлять, как принимались в то время решения – и совершались преступления против человечности».

Виктория Купчинецкая, корреспондент радио «Голос Америки», Нью-Йорк.

Нет, милые дамы, повесть далеко шагнула за рамки означенного вами формата. Она дышит современностью, своевременностью, без которых история – игра в бирюльки. Мы из истории выползаем на долгую свою жизнь несостоявшимся «номером 1132». Мы не в истории живём, а в актуальности. Хотя это уже проблема философская, онтологическая.

О Василии Колине уверенно говорю: живёт! И представляет волю иных живущих, сколько бы их ни было.

Повесть опубликована в «Новом Журнале» 2014, № 277, Нью-Йорк.

Александр Лебедев, Copyriht, 2015, Св. о публикации № 215011402449.

После того, как Верховный Суд СССР не удовлетворил кассационную жалобу, оставив приговор без изменения, шансы у заключённого № 1132 уменьшились до размеров чёрной точки на белёном известью потолке.

«Теперь вся надежда на помилование, – думал осужденный, лёжа на узкой железной кровати, намертво привинченной к цементному полу одиночной камеры. – Может, повезёт, и заменят вышак на пятнашку? Да, что мелочиться, пусть не пятнадцать, а двадцать пять лет любого лагерного режима – лишь бы жить… жить, жить…» При этом чёрная точка на потолке, в которую 1132-й, оцепенев, мог смотреть часами, также словно оживала, то увеличиваясь в размерах, то, напротив, суживаясь почти до исчезновения.

За эти, промелькнувшие, будто один миг, тягучие и страшные месяцы ожидания он не раз прокручивал в голове сцены своего уничтожения, и сколько ни гнал прочь видения, они настойчиво лезли и днём и, тем более, ночью.

Вообще, всё, что касалось насильственного ухода из жизни, будь то уголовное убийство или судебное возмездие, вызывало в нём какое-то нездоровое, лихорадочное любопытство. Он пытался силой воображения постичь те чувства, которые испытывает уходящий в никуда физически здоровый человек. Вот, представлялось ему, выводят его на рассвете в какой-нибудь дальний глухой тюремный дворик, ставят спиной к испещрённой пулями кирпичной стене, и конвойные начинают целиться в его обмирающее от страха сердце, а он не хочет умирать, пытается что-то сказать в своё оправдание, но дружный залп винтовок глушит слова и обрывает связь с голубым небом, ярким солнцем и всем тем, что было ему дорого и свято. Тут подступала к горлу тошнота, начиналось головокружение, и заключённый № 1132 проваливался в пустоту, где не было ни времени, ни пространства.

Именно так ему виделась собственная смерть – ни времени, ни пространства.

Однажды Виктор Семёнович Абакумов – член Комиссии по подготовке обвинительных материалов и руководству работой советских представителей в Международном военном трибунале по делу главных немецких военных преступников – поручил ему отредактировать секретный отчёт о том, как в 1946 году в Нюрнбергской тюрьме были казнены гитлеровские офицеры, причастные к актам массового уничтожения военнопленных и мирных жителей.