Александр Уваров - Дети сакморов

– Здравствуй, Мартемьянушка! – елейным голосом затянул Илья, присаживаясь в обтянутое серой телячьей кожей кресло для почётных гостей.

– Как поживаешь? Работка-то движется? Бумажки подписываются?

Обезьян ответил дружеским рыком. И протянул лапу, которую Савойский пожал одновременно и крепко, и как-то по-особому деликатно, точно отмеренным нажатием продемонстрировав и открытость отношений, и должную почтительность.

– А я к тебе по делу… Срочному!

Обезьян нахмурился.

Дела Савойского были ему хорошо известны. Если они стали срочными – жди беды.

– Тебе большая честь была оказана, – как бы, между прочим, прорычал Царьков. – Сама повелительница посетила твою контору.

Савойский с готовностью закивал в ответ. И особые, людожорские искорки запрыгали в хищных его глазках.

– Сама, да! – подтвердил он. – Самолично пожаловала, почтила визитом.

И тут же не удержался от того, чтобы не похвастаться. Как бы невзначай.

– К тебе-то, насколько мне известно, ни разу не заходила? А ко мне вот…

Обезьян грозно оскалился и Савойский тут же осёкся.

– Говори, с чем пожаловал, – тоном грозным и требовательным произнёс Царьков. – Недосуг мне похвальбу твою выслушивать. В половине восьмого трапезничать буду, а работы ещё много несделанной. Не уложусь я с тобой в график…

Савойский привстал и, наклонившись вперёд, погладил краешек стола.

– Людишки нужны, – пропел он.

Обезьян заурчал. Придвинул калькулятор. Пощёлкал клавишами.

– Сколько? – уточнил он.

– Человечков двадцать в ближайшую неделю, – голосом спокойным и безмятежным произнёс Савойский.

Царьков завизжал пронзительно и подпрыгнул в кресле.

Скрипнула дверь, и обеспокоенная помощница заглянула в кабинет.

– Звали, Мартемьян?.. – начала было она.

Но начальник, сорвавшись на визгливый мат, тут же прогнал её прочь.

– Чего занервничал, Мартемьянушка? – ласково спросил Савойский. – Или нет у тебя столько людишек?

– Ты спятил, проглот! – заорал Царьков, обеими лапами ударив по столу с такой силой, что бронзовая декоративная чернильница с жалобным звоном слетела на пол.

– Куда?! – брызнул слюной Царьков. – Куда тебе столько? Ты под статью меня подвести хочешь? И так менты нос норовят сунуть… Среди них, между прочим, тоже люди иногда попадаются! Не все Клоадру служат, ты это учти!

Выждав минуты три и дав обезьяну вволю побушевать, Савойский с мягкой улыбкой пояснил:

– Людишки не мне нужны. Я свои потребности сам удовлетворяю, твои фонды не трогаю. За полицейских же не беспокойся, против госпожи они – пыль! Если пара людишек там и найдётся, то стражи сами их на кусочки порвут. На мелкие кусочки!

И Савойский, захихикав, затрясся и задёргался, будто в неожиданном истеричном припадке.

– Но ведь двадцать трупов за неделю! – и обезьян задрал лапы к потолку. – Двадцать пропавших! И по любому из них может поступить заявление!..

Савойский, поморщившись, отмахнулся.

– Мы ведь патриоты России, Мартемьян, – сказал он.

Царьков кивнул в ответ и погладил лацкан.

– В нашей любимой стране тысячи несчастных без следа пропадают, – продолжил Савойский. – Десятки тысяч. Сотни! За то мы страну и любим… В такой стране планы выполнять легко и приятно. Двадцаточка в неделю – много ли? Зато потом!..

И он блаженно зажмурился.

Зрачки обезьяньих глаз задрожали, запрыгали беспокойно.

– Это просьба повелительницы? – шёпотом спросил он.

– Приказ! – отрезал Савойский. – Я пятнадцать трупов предоставлю, ты – двадцать. Извини за повышенный план, но у тебя список должников побольше. А мои ребята в прошлом месяца сверх плана ещё пятнадцать люмпенов из расселённых коммуналок собрали. Так что на этот раз твоя очередь норму перевыполнять.

Обезьян задумался на минуту.

Приказ повелительницы изрядно его озадачил.

Конечно, двадцать – не такое уж большое количество. Были времена, когда и больший урожай собирали. Но сроки!

Когда такое количество людей пропадает в короткий срок, исчезает без следа – без шума не обойтись. Непременно что-нибудь где-нибудь всплывёт, и тогда…

– Ни о чём не беспокойся! – твёрдо и веско произнёс Савойский. – Под защитой госпожи мы в безопасности.

– Нет, но зачем столько? – упорствовал Царьков. – Мне-то можно объяснить?

– Можно, – огласился Савойский.

Он встал, подошёл к двери кабинета и проверил, плотно ли закрыта она. Не удовлетворившись поверхностным осмотром, дважды с силой потянул на себя дверную ручку.

Потом прошёлся вдоль окон, поправляя задёрнутые шторы.

Прошёлся вдоль стены.

– Кабинетов смежных нет? – уточнил он.

Обезьян заверещал радостно.

– Здесь мои апартаменты! – завопил он и запрыгал в кресле. – Всё, что за стеной – моё. И сверху – моё! И снизу – моё! И всё, что в округе – моё! Весь район Москвы мной куплен! Здесь нет чужих, здесь все – моя собственность! Моя! Моя!

Прыгнув на стол, сдёрнул на мгновение брюки, показав красный зад опешившему Савойскому.

– Всё моё! Всё!

Потом успокоился и с важным видом, как ни в чём ни бывало, усёлся за стол.

Кивнул гостю.

– Не изображай из себя спецагента, Илья. Мы не людишки, чтобы в секретность играть. Нам бояться некого! И стесняться некого! Совесть этой планеты – мы! Мы – её мораль и закон!

И, вытянув губ трубочкой, смачно плюнул в стену.

– Пока ещё нет, – возразил Илья Григорьевич. – И кроме людей ещё существа имеются, которым выгодно было бы избавиться от нас. А дело тут такое…

Оглянувшись, присел за стол, придвинув кресло ближе к Царькову.

– Такое дело, что и радостно на сердце, и тревожно, – зашептал Савойский. – Голос садится от волнения, прости… Сакморы, покровители наши, такое надумали!.. Повелительница подтвердила самолично! Лично! Сама!

– Что? – хриплым шёпотом спросил Царьков.

– Реактор, – едва слышно произнёс Савойский. – Они разгонят его на полную мощность. Им нужно топливо, много топлива. И в течение недели они разгонят его на полную мощность! Понимаешь, Мартемьянушка?

И он засмеялся истерично, прикрыв ладонями перекосившееся от волнения лицо.

– Они скроют Землю! Полностью скроют Землю! Она пропадёт без следа! Исчезнет, как те людишки, что мы поставляем на растопку. Сакморы укроют нас! Навеки! Наве-е-ки-и!

И он захлюпал, сорвавшись в рыдание.

– Чего разнюнился? – с брезгливой улыбкой осведомился Мартемьян. – Скис, спёкся? Сердечко человеческое всё ещё бьётся?

Царьков подался вперёд и, хищно оскалив клыкастую пасть, добавил резко, будто ударом вбивая гробовой гвозь:

– Че-ло-вечек!

– Нет! – испуганно завопил Савойский.

И, привскочив, замахал руками.

– Нет уж, ты не смеешь! Ты не имеешь права так говорить! Нет у тебя такого права!