Лёва Зайцев - Незримому Собеседнику

Накапливаются импульсы от тела, которое есть, а не оттого, что грезится в идеале; от чувств и инстинктов. Возникают резкие порывы и необоснованные действия. Многое из того, включая манеру улыбаться, в том числе мыслям; манерам одеваться, обуваться, хмуриться, что не требует глубокого осмысления, имеет решающее значение в не связанных напрямую с этим ситуациях. Взаимодействие, влияние огромного комплекса невозможно просчитать, пребывая на капитанском посту сформированной сыгранной команды. Вполне по силам оставаться на тренерской скамеечке, занимаясь селекцией. Не всякий спортсмен способен выбиться в элиту.

Благо, в результате традиционного приобретения навыков и познания окружающего пространства старательнее прочего я старался учиться анализировать. И хотя ни одна мысль не приходила ко мне в голову, чтобы бесславно погибнуть, не каждой нашлось применение.

В кропотливом процессе растворились сомнения, исчезла бессмысленная потребность экономии сил и выверенности дистанции по плану местности, резервирования вариантов «на потом». Потом ничего не надо. Даже места на кладбище, ибо то место требуется живым, чтобы посещать периодически, или забыть.

По привычке вздрагиваю, но уже не цепенею от страха перед неизбежностью. Да, однажды меня не станет. Что я оставлю? Свои избранные, воплощенные мысли. Будет совершенно неважно, о чем, и сколько дней и ночей напролет думалось. Запомниться лишь куда, зачем и почему, как мне шагалось, управляя своими мыслями. Ах, да, так же, насколько ли умело ими, мыслями, удавалось делиться и руководить. Что, по сути, одно и то же с предыдущим выражением, но затрагивает разные сферы. Осознанное и подсознательное.

Жизнь давно превратилась из череды событий в мою историю. И я надеялся, что, оставив эту историю Миру, на память, после моей кончины Она, Частичка Бога, временно поселившаяся во мне, возьмет с собой дальше Его, того, кто писал, искал, страдал.

И я оставлял то, что нашёл, что написал, как только история переставала быть мне интересна, и шёл дальше. Я оставлял историю Женщине, ради которой затевал создание этой истории. Я оставлял Ей того Лирического Героя, которого придумал, чтобы быть Ею Любимым хотя бы в том самом образе.

Это началось с самой первой Любви. С той разницей, что тогда, в юности, я ещё не решался писать Ей, но встретил плод своего воображения во плоти Её Спутника. Я искренне верил, что Он тот, кем не могу стать я, хотя бы потому, что безнадежно моложе своей Возлюбленной. Равно как я верил, что нарисовал настоящего Героя Её романа. И где-то там, в созданном мною Мире Он и Она были обручены и счастливы. Особенно Он, об этом я позаботился с особым усердием. Ведь Его Любовь обрела официальное право объединиться с Её Любовью.

А потом я продолжил писать письма. И самые страстные были адресованы Женщине, которая поёт. А потом я вырос из этих писем. Мой первый писательский опыт подсказал мне персонаж Любовь, которую я унес в своем сердце, оставив Ей того Юнца, который во чтобы то ни стало, горел желанием дотянуться до Звезды, стать сопоставимым по масштабу Её Личности. Я же пошёл пытать своё счастье дальше.

А потом я понял, что Люблю Её, Родственную мне по Духу, что больше не надо выдумывать для Неё Героя, что я сумею сам донести до Неё то, что так много лет пытался сформулировать. Случай предоставил нам нечаянную встречу. И завороженный Её улыбкой, я увидел Сияние своей Любви. И в этом нет ни аллегории, ни метафоры. Я понял, наконец, как и о чём должен писать. Как не счесть Её той Единственной, что дана Свыше?

И я на сей раз выдумал Её саму. Не лучше, не хуже. Нет. Недосягаемой настолько, что Она перестала быть моей Собеседницей. И стала Иконой. И то, что я раньше с Ней обсуждал, теперь я подносил Ей как дар своей Любви. Свет Любви не объединил нас, но вознес Её к Небесам. И Она не удержалась на моем постаменте.

Как ни странно, после ссоры у меня появился шанс стать равным Ей, подтянувшись над собственными слабостями. Я уехал домой. Я перечитал почти всего Дюма, не считая трилогии мушкетеров, проникся духом интриг королевского двора, и мне показалось, что природа Женщины столь сложна, что не стоит из-за какого-то пустяка опускать руки. Я поздравил Её с днём рождения. И смутился Её радости. Мне хотелось ещё. Но, увы, я так и не нашёл того ощущения в себе, которое бы позвало меня дальше с Ней.

Через год стало совсем туго. Я стал присматриваться к новым ориентирам, и заглянул к Тебе. Потом ещё разок. Я не знал, что ищу, просто листал записи выступлений.

А потом я увлекся Женщиной, что была рядом. Мне так не хватало тепла, а Она даже не замечала, как щедро его расточает. Я с легкостью сочинил себе романчик. И понял, что больше не в состоянии бороться в себе за ту, которую Любил. И пусть романчик выветрился, так и не начавшись на самом деле, я уже шагал прочь из истории, создавшей нового Героя, прихватив его с собой, оставив Ей Ту, которую выдумал, любуясь Её сиянием.

Извините, пожалуйста, за беспокойство, такова уж моя натура, которая только прогрессирует в потребности пожизненно быть источником беспокойства для некоторого количества людей, пользуясь то имеющимися отношениями, то спецификой профессии «писатель», изменять которой я уже не имею никакого желания. Собственно, сегодня я планировал побеспокоить Вас последний раз и в дальнейшем подобные события будут возможны только по Вашей воле, а воля Ваша мне кажется знакомой. И я решился смириться с очень важной составляющей нашей жизни.

А именно, что самое главное в Любви – суметь отпустить того, кого любишь. Я прекрасно понимаю теперь, что, видя в Вас Свет и Голос, я принимал Вас как Икону, в которой, возможно, много от Женщины, но всё-таки, Женщина намного больше. И всё, что можно было в этой связи рассмотреть во мне – это некое препятствие, забор. А на заборе что ни напиши, всё будет выглядеть неприлично.

И я не могу позволить себе писать, что Любовь – высшая степень свободы и одновременно служить Вам забором (я забыл уже, когда последний раз воображение рисовало Вашу улыбку в ответ на встречу со мной, если это был не сон, а размышления). Тем более, что ничего, кроме раздражения уже несколько лет мое служение у Вас не вызывает. Это сильная подавляющая эмоция, которой, как человек сплошных противоречий самому себе, в Вас я не верю.

И говорить одновременно Вы Любовь моя, и не верить эмоциям Любимой я устал, тем более не верить в право их доминирования, с потерей этой веры я теряю самого себя. Так пусть меня не будет. Пусть будет Ваш комфортный Мир, заменяющий Мужчину, он с явно более далеким горизонтом, чем моё присутствие, если Вы считаете, что счастливы в нем.