Анатолий Ким - Сбор грибов под музыку Баха

Это была одна из самых первых моих охот за БЕЛЫМИ ГРИБАМИ. Страсть в моей груди разгорелась внезапно и с невероятной силой. Я шел по едва видимой дороге, стараясь не думать о том, что меня ждет. (Ожидало меня какое-то невероятное счастье жизни, постижение ее самого великого очарования!) И я шел один в темноте по смутно белеющей дороге, обратившись горящим лицом к небу. Осиянные вершины ночных облаков приковывали все внимание и сосредоточивали на себе все мое волнение. Глядя в небо, я пересекал широкое невидимое поле, накрытое смутно белеющим слоем пара. Мой проход через этот редкий туманец, вытекавший с поля на дорогу, никак на нем не отражался. Вблизи, у самых ног, никакого тумана вроде бы и не было – его призрачные волокна, гривы и хвосты извивались где-то шагах в двадцати от меня.

На моем правом плече висело берестяное лукошко, подхваченное широким брезентовым ремнем. Это было лукошко для сева зерна, старинная вещь крестьянского обихода, которую я нашел на чердаке деревенской избы среди кучи запыленного и затканного паутиной хлама. Береста от времени стала смуглой, желтой, как старая кость. Наверное, его никогда раньше не употребляли как грибную корзину и не таскали в лес, но я это начал делать – и берестяное лукошко непринужденно свыклось с новой жизнью, прекрасно смотрелось с грибами. И в дни, когда не было лесных походов, оно стояло в углу на веранде деревенского дома, где я жил тогда, – как бы дремало. И так же, как меня, грибное лукошко охватывали, наверное, видения невероятно прекрасных, чудовищного размера белых грибов, стоявших толпою где-нибудь на лесной поляне. Так обычно проявляется ГРИБНОЙ КОШМАР, обитающий в зеленой тени русского леса и постепенно сводящий с ума неизлечимо заболевшего грибной страстью человека.

Дорога спадает в глубокий темный овраг, затем подъем по косой тропе с другой стороны оврага – и я оказываюсь с краю просторной поляны в том березовом лесу, куда и намеревался попасть. В глубине леса, среди деревьев и кустов, роса почему-то не ложится, а здесь, на открытой поляне, мелкая, будто подстриженная, густая трава сплошь подернута седым бисерным покрывалом. Я берегу ноги от сырости и поэтому иду дальше по лесу, сквозь прохладную его мглу.

Пока я шел, примерно с час времени, – мир вокруг подвергся стремительным, буйным переменам. Сплошная глыба мглы, объемлющая землю и небо, закрывая дали пространства, куда-то сгинула. Словно спала с глаз пелена – стало видно далеко, глубоко, в ошеломляющем многообразии деталей леса и кусочков дальних небес, и могучих древесных фигур на широкой лесной поляне. По ее краю я решил направиться в ту сторону, где березовый лес редел и сквозил – там, в просветах между деревьями, как бы разгорался невиданной силы бесшумный пожар.

Небо над этой стороною леса было покрыто все теми же плотными, колоссальными, хмуро и сумрачно пробуждавшимися тучами, которые я завидел еще час назад в почти бесцветном небе. И только на самом нижнем краю этой облачной массы, огромной, как материк, – где-то над затерянным горизонтом, угадываемым в просветах опушки березового леса, светилась полыхающая пурпурная полоса. Я не спеша двинулся в ту сторону. И, отвлекаясь на прозрачную лесную тишину, зачарованно прислушиваясь к этой тишине, я как-то не заметил, в какое мгновение взошло над горизонтом солнце. Я только вдруг был ослеплен и остановлен косыми стремительными залпами солнечных прожекторов, ударившими меж деревьев и огнем рассекшими лесную тишину на отдельные голубоватые темные глыбы.

День начался. Замечательно! Дойдя до края старой березовой рощи, сквозь которую прорывались, полыхая, солнечные прожекторы, направлявшие свои лучи наискось вверх, я решил повернуть назад и начать грибную охоту, имея солнце за спиною.

Так оно не будет слепить и мешать моему поиску.

Впереди теперь открывалась вся просторная поляна, на которой стояли отдельные редкие деревья. Бывает, что возле таких отдельно стоящих берез водятся грибные семьи. Надо было проверить это, и я пошел к березам по мокрой траве. Она, увиденная с другой стороны, с иного ракурса, вдруг показалась мне обрызганною белой краской. Это сверкала на открытой плоской поляне густая роса.

Сойдя в белую от влаги траву, мои ноги в брезентовых кедах вмиг промокли, и ощущение холода было таким, словно не ногами, а всем телом окунулся я в ледяную окатную росу. В жизни бывали такие мгновения перехода – из тепла в холод, из сухого в мокрое, из благополучия в несчастье, – когда новое состояние вначале ощущается невозможным, возмутительным, катастрофическим, но в какую-то из последующих секунд все противоречия вдруг сами собою примиряются. Липкая сырость промокшей насквозь одежды как бы начинает даже согревать тело. Беда или смерть близкого человека словно сулят некую надежду.

И все же – мелькнуло в моей голове, – если чукчу переместить в тропики, а африканского негра перебросить в ледяные торосы, ничего хорошего не получится. Не привыкнет негр ко льдам Заполярья, а чукча – к зною Африки. Думая про чукчу, я и увидел в то утро свой первый гриб. На земле, когда я еще жил, имели большую цену всякие там бриллианты, чукотская резьба по кости на моржовых клыках, малая африканская скульптура, картины ПИКАССО… Но для меня в ту минуту самым ценным достоянием в мире был небольшой, но безупречной формы белый гриб. Имелись только в срединной России такие грибы, растущие в просторных березовых лесах, в упругих начесах травы-муравы. И были только в России охотники за белыми грибами, такие же страстные, беззаветные, упорные, неотступные, как и охотники за черепами в Новой Гвинее.

Я обратился к грибной охоте внезапно, почти случайно – из-за того, что однажды летом, в августе, попал в подмосковную деревню. И там ночами я любил одну ПОДРУГУ, а по утрам ходил с нею в лес за грибами. Она была моим первым грибным учителем. Водила она меня совсем недалеко от деревни, вдоль березовой рощи, называемой Александровским лесом, и по извилистым многоструйным тропинкам, вытоптанным скотиной, водила и к более далекому смешанному, дубово-березовому, лесу за речкой.

Однажды в мелколесье, между кочек, поросших остролистой осокою, я нашел белый гриб и невдалеке от него – целую дюжину. Это были Иосиф и его братья, как на подбор удальцы с коричневыми шляпками, плотными до звона, если щелкнуть по ним пальцем. На их коротких толстых ножках сливочного цвета можно было увидеть, если присмотреться, узорчатые полоски, простеганные сверху вниз нитками из верблюжьей шерсти. Библейские братья имели деловитый, бодрый вид, как будто были полны решимости и в дальнейшем шагать по тысячелетиям, осуществляя въяве историю, записанную в священной книге. Сейчас они, дружно столпившиеся напротив одного, Иосифа, собирались как раз схватить его и продать в египетское рабство. Но я помешал их нечестивым планам, взял да и срезал их всех и уложил в свою корзину. Срезы в их ножках показали беспорочную грибную мякоть, белую, без единой червоточины.