Алексей Улитин - Недетские игры текущего века

– Как лягушки в котелке, – подхватила Дара. – Они привыкли, а для тебя…

– Да! Для меня подобная обстановка сродни кипятку. У меня же до двенадцати лет были и любящие родители, и дед, – тут я сделал паузу перед переходом в наступление. – А самое главное знаешь что?

– Что? – заинтересованно спросила меня девушка.

– Что каждая попытка жить в том ключе, в котором я жил раньше, пресекалась в четырёх стенах самым решительным образом. Если хочешь аналогии, лягушонка, что имел наглость выпрыгнуть из кипящего котелка, ловили и снова бросали в кипяток. Вот кончатся эти двадцать дней, которые я чудом вырвал для себя из пасти Рока, и всё вернется для меня на круги своя. Мир снова будет ограничен пространством из четырёх стен, где даже одежда на мне и то… не моя, а казенная. Существование без смысла и даже без общения, ибо лягушки, как известно, не разговаривают.

– Они, вроде как, квакают, – попыталась поправить меня Дара.

– Квакают, – согласился я. – Но эти «ква» сродни нашему «Ну, привет», брошенному походя.

– Эх, как же я тебя понимаю…

– А я вот никак не могу понять, что здесь, рядом со мной делает такая красивая девушка, у которой всё есть. Всё, начиная от обеспеченного будущего и заканчивая живыми родителями.

При упоминании последнего моя знакомая поморщилась, а в её глубоких глазах я разглядел такую тоску, что мне стало жалко свою новую знакомую.

– Живые родители у меня, положим, формально есть, как и стразики на шлеме. А вот всего остального – нет! Нет ни моего будущего, ни, тем более, любви ко мне. Так что, считай, я тоже, вроде тебя, как бы сирота. Почти как ты, поправочка. Хочешь, расскажу?

На это предложение я кивнул головой, приготовившись вслушиваться в сказанное. И вовсе не потому, что это было необходимо по неким инструкциям, а потому, что она… потому, что к ней я и правда стал испытывать странную симпатию, происхождение которой сам не мог объяснить. Кажется, это называется словом «наваждение».

– Даже не знаю с чего начать-то. Вот кажется, это так просто, взять и рассказать, а на деле… а, ладно, плевать уже, слушай! Итак…

Итак, Дару и правда звали не Дарьей-Дашей, а именно Дарой, то есть Дарианой, если полностью, как в метриках написано. Её мама, не последний человек в менеджменте российского сегмента одной из транснациональных корпораций, в самом начале тучных 2010-х решила, что материнский капитал и льготная ипотека ей тоже не помешают и «пошла за длинным рублём». В результате на свет появилась девочка, получившая в духе «приобщения к общемировым ценностям» европеизированный вариант имени. А вот фамилия подкачала. Ибо даже здесь, в России, вызывала странные, хотя и закономерные улыбки.

Дариана Масянова – сюрреализм наших дней, едва не ставший для самой девочки самой настоящей трагедией. О! Как она ненавидела эти восемь букв, особенно самую первую, эту ненавистную для нее «М»… Да и своих родителей тоже! Причём, вполне заслужено.

Едва ей исполнилось два… даже не года, а месяца, она была перепоручена заботам гувернантки и искусственному вскармливанию. Малышка, выполнив свою функцию для получения материнского капитала (её брату, старшему Дары на 12 лет, в этом плане повезло больше), уступила место в школе ценностей мамы, топ-менеджера, торговым оборотам и бонусам. Даже приходя домой, та сразу садилась за телефон и, ругаясь на трёх языках, рулила финансовыми потоками, или, для разнообразия интересовалась тем, во сколько карат оценивается камушек на новом колечке у коллеги. Отец, бывший почти всё время в разъездах, тоже виделся с дочкой хорошо, если раз в месяц.

Но так продолжалось лишь первые семь лет её жизни. Дальше стало ещё хуже. В заграничных головных правлениях корпораций сначала бразды правления захватили воинствующие феминистки, убеждённые сторонницы догмы: «Все мужчины – сволочи!» (Мама Дарианы незамедлительно развелась, чтобы оставаться в тренде), а потом и вовсе…

Потом на целых четыре года более половины мест в генеральном офисе правления, расположенного в Осло, заняли представители ЛГБТ. Впрочем, на самой Даре это тогда пока не отражалось. Ну, уходит теперь её «типа мама» порой на ночь к иностранной коллеге в номер отеля, и пусть себе к ней чешет. Даже если бы осталась дома, разве она обратила бы внимание на неё, Дариану, стала бы вникать в её жизненные проблемы? Она могла их только усугубить, что регулярно и происходило.

Первые два класса Дариана проучилась в самой обыкновенной школе, в которой легко смогла найти друзей, как среди девочек, так и среди мальчиков. И те общались с ней не из-за денег, а просто как с интересным на их взгляд человеком. Она вместе со всеми лезла на стенки, скатывалась с горок, строила глазки и показывала язык, училась средне, избегая попаданий в разряды как «батанов» так и откровенных лодырей. Но такая идиллия длилась недолго.

До непутевой мамы, наконец, дошло, что дочка может стать для неё через некоторое время выгодной инвестицией, особенно, если получит дальнейшее образование в надлежащем на то месте.

Гимназия имени Шлёцера, наиэлитнейшее заведение всего Волго-Вятского региона, славилось, помимо своей углубленной учебной программы, весьма существенным имущественным цензом для поступления и жесточайшей конкуренцией среди учеников. Конкуренцией, доходивший до прямого стукачества по поводу запрятанных шпаргалок, стукачества, за которое в её прежней школе объявили бы всеобщий бойкот.

Да и какие могут быть друзья в сфере бизнеса? Никаких! Тут есть только конкуренты! Молодая поросль финансовой элиты с пелёнок училась ведению так называемого бизнеса, но это было абсолютно противно живой и общительной натуры Дарианы… Кларксен.

Да-да, как не странно, но после невероятной победы на пост мэра Осло человека, прославившегося своими радикально консервативными взглядами, её мама, уловив новое направление ветров, вышла замуж за одного из его ярых сторонников, будучи в трёхмесячной заграничной командировке. С новым отчимом Дариана провела не более недели, но он ей запомнился как единственная отдушина в её беспросветном бытие.

Однажды, когда Дариана ещё училась в пятом классе (и до того, как стала Кларксен), она на улице случайно встретила свою бывшую одноклассницу из старой школы. Нужно ли говорить, что после этого и в школе, и дома Даре устроили выволочку за то, что она общается с «плебеями, не достойными даже случайно брошенного нами взгляда». А ведь Наташа была и осталась даже спустя три года для неё подругой! После такой отповеди, она, проревев полвечера в подушку от обиды, в первый раз села на подоконник семнадцатого этажа, свесив свои ноги над тротуаром. А её мама так ничего и не заметила за очередным пустопорожним телефонным разговором со своей коллегой.