ЕКАТЕРИНА БЛЫНСКАЯ - ВРЕМЯ ЛАСТОЧЕК. Роман о первой любви

Майские жуки-хрущи с тихим стуком падали на жестяную крышу летней кухни, роилась мошкара, Дроныч, еще не остывший от похмелья, травил байки про армейку, Лелька в обнимку с ним сидела на вытертой дождями до пепельно-серого цвета скамейке и улыбалась. Маринка и Ватрушка, сидя на корточках, терли, как опасно стало теперь на селе. Лиза, сложив руки, слушала и радовалась наступившему теплу и хоть какому-то развлечению.

– А мы едем, а тут кореневский непонятный кто с горы на мотоцикле и прямо к нам… Девки, а поехали кататься. Кататься, ага! Вон как завезут на базу, в баню, хрена с два убежишь. Вот было… же, да Лель? А этот вон! Старый хрыч Максимыч Отченаш! Он же нас постоянно зовет в гости! Типа чаем хочет напоить.

– А что, не чаем? – заржала Лелька.

– Знаем его чай, – подхватила Ватрушка, и на ее маленьком вздернутом носу от смеха появились частые складочки.

– Нет, она ж из Москвы, ей-то что бояться! Ее все бояться будут! – поддакнула Лелька. – Это мы тут от кобелей не отобьемся.

– Вот Серега Пухов, вон он уже про тебя спрашивал, – крикнула Маринка, – а шо, и парень хороший… богатый… с мотоком…

– Он подарил мне зажигалку! – добавила Ватрушка.

Лиза сидела, улыбаясь. Глеб неожиданно появился из леса. На нем была светло-бесцветная майка и серые штаны. Он прямиком направился к лавочке.

– Маринка! Иди, мать тебя зовет, – бросил он резко.

– Да не гони ты!

– Вали, говорю, овца! Она на поезд опаздывает, а ты тут сидишь! Или возьми Яська и вернешься, – Маринка, прошипев что-то матерное, подхватив Ватрушку, потрусила домой.

«Ага, – подумала Лиза, – значит, этот полудурочный мальчик-камнеброс их братец?»

– Че ты приперся, а? – спросила Лелька. – Чего надо? Пьяный, опять нажрался?

– Не богуй. Я не к тебе пришел.

И Глеб упал на лавку и положил голову на колени Лизе, толкнув с другого конца Дроныча с Лелькой. Те, едва не упав, что-то промычали и ушли во двор. Глеб подхватил Лизину руку, приподнятую в замешательстве от его наглости, и сунул себе под майку.

– О, холодная. Как лапка саранчи. Или лапка лягушки. Все, не трогайте меня, я так буду лежать, – сказал Глеб и закрыл глаза.

Лиза не знала, то ли столкнуть его, то ли, наоборот, придержать. Лелька выскочила уже без Дроныча из калитки, держась за столбик. На ее круглом раскрасневшемся лице была написана плохо сдерживаемая злоба.

– Эй, ты! Уйди от нее! – заорала Лелька. – Хватит под хатой торчать!

Лиза в недоумении посмотрела на нее.

– Да ладно, пусть полежит, – сказала она и почему-то положила вторую руку на соломенные, изжелта-выгоревшие волосы Глеба. В самом деле, не держать же ее на весу. – И почему все разбежались?

Лелька, онемев, еще постояла, пытаясь порассуждать о наглости местных хлопцев и понимая, что Глеб не где-нибудь, а под ее двором, на ее лавочке «кадрит Москву», ушла, пыхая, как уличный мартовский кот. Глеб, сложив руки, словно покойник, и закинув ногу на ногу, не двигался с места. Лиза, опустив на секунду глаза, скользнула по его рыжеватым ресницам, и снова что-то дрогнуло в ней.

– Вы знаете… – сказала она осторожно, – что ваш брат… или кто он там вам… меня сегодня чуть не убил.

– А! – промычал Глеб. – Да, есть такое…

– И как это понимать? И вот еще… вы брали молоко у Отченаша? Хорошее?

Глеб улыбнулся, не открывая глаз.

– Разводят. Не бери.

Через пару минут вышла мать Лельки, хлобыстнув калиткой.

– А ну-ка ты, хлопец, вали от дивчины. Эта дивчина не для тебя! – торжественно сказала она, подняв черные брови.

Глеб мгновенно поднялся.

– А, так? Вчера замуж звали, а сегодня… все, да? Вали-и… – передразнил ее Глеб.

– Кто тебя звал! В какой замуж! Нашелся тут! Зять – ни дать ни взять.

Лиза, воспользовавшись моментом, хоть и некрасивым, просочилась к себе.

Немного поругавшись, скорее для красного словца, Глеб погреб к дому. Лиза, подглядывая в окошко, ощутила, как в глубине тела что-то дрожит и пульсирует, словно непокой, пришедший неожиданно на смену ее ровной жизни, теперь заполнил собой пустоту. Словно маленький взрыв потряс ее. Она побежала к отцу, делавшего будку для маленького щенка Бима.

– Пап, а нам нужен работник? – спросила она.

– По-хорошему – да, с тебя помощи как с козла молока. А что? – хитро улыбнулся Григорьич в пушистые усы.

– Тут предлагает один. Спрашивал.

– Ну увидишь, гони его ко мне, я тут соображу, как и что с ним делать.

Лиза поцеловала отца в небритую щеку и побежала смотреть Бима. Завтра он должен был переехать от Отченаша, от своей матери, черной овчарки Руты, к ним на постоянное местожительство.

***

На другое утро Нина Васильевна и Лиза, прогуливаясь, завернули на почту, позвонить Ленусе и ее мужу Мишуне.

– А что у тебя голосок такой загадочный? – спросила Ленуся, она снова сидела дома, дожидаясь Мишуню из командировки.

– Просто так, – заурчала в трубку Лиза, – тут же село… все слушают… очень внимательно нас. Тут есть странный чувак с фамилией Отченаш.

– Пипец!

– Да и вообще… много людей разных. Тут много молодежи.

– А! Ну ладно, ладно… поняла… Твоя стихия! Дерёвня! Тебе только в этом колхозе жить!

– Ничего ты не поняла… – выдохнула Лиза. – передаю трубку маме.

Нина Васильевна все положенные пятнадцать минут рассказывала старшей дочери про рыбу, дождь, сено, дом, соседей… Лиза вышла ждать ее на «центер», где из центровых зданий желтело свежевыкрашенное одноэтажное здание сельпо, привалившись к липам, догнивал фельдшерский пункт и еще держался крепкий синий домик почты. Лиза принялась, отчего-то волнуясь, рвать огромные пуховки одуванчиков, слушая дальние гудки мотоциклистов, собирающихся возле клуба, и визг девок… Интересно, ходит этот Глеб в клуб?

Но Глеба там не было. Он с похмелья болел и лежал в углу своего свистящего сквозняком дома, привязав на голову капустный лист. Назавтра он собирался идти наниматься к москвичам и страшно боялся, что ему откажут.

***

Утром он встал не так рано, около восьми. Лиза, конечно, в это время еще спала, безучастная ко всем проблемам. Глеб, чисто выбритый, наодеколоненный каким-то ярым «Шипром», в чистой рабочей одежде и даже причесанный, стоял под яблоней около палисадника и поглядывал на часы. Вот ударило восемь, и он, услышав негромкий звон посуды, стукнул в затвор.

Тяжело подошла Нина Васильевна, отперла. На гладком и толстом лице ее выразилась приветная улыбка. Глебу она сразу понравилась.

– Добра дня вам в хату, – выдавил Глеб, поправляя воротничок.

– Здравствуйте.

– Мне сказали, что у вас можно поработать.

– Да, можно… но это к мужу… Борис! – позвала Нина Васильевна, поправляя фартук. – Заходите, песик у нас еще щенок. Не укусит.

Песик, напротив, скакал и ласкался к Глебу. Тот схватил его в объятия.