Наталия Терентьева - Сибирский папа

И это вранье. И виноватая улыбка, и то, что он почти бросил. Как можно бросить «почти»?

– Вранье, – так и сказала я.

– Ну, вы видите, видите… как она со мной… – проговорил Кащей, хотя никто не смотрел на нас и не интересовался тем, как я с ним разговариваю. Той девушки, которую я видела на фотографии, в нашей группе не было. А кому еще может быть интересно, как я отвечаю Кащею? Никому!

Хотя нет… Я вдруг почувствовала, как кто-то просто жжет меня взглядом. Кто!.. Кто, как не Гена-баритона! Он же не думал, что и Кащей тоже поедет! Он ведь хотел наконец расставить все точки над «и», как он собирается сделать с самого первого дня нашего случайного (или неслучайного) знакомства! А тут на тебе!

– Как ты меня зовешь в мыслях? – близко склонившись ко мне, так, что я видела его третье веко и чувствовала запах табака и горьковатого одеколона, тихо спросил Кащей.

– Давай пересядем, – попросила я. – Вон туда, за китайцами, подальше от того мальчика, который сейчас на нас смотрит.

– Куролесов? Пусть смотрит, его вообще брать не надо было, он не имеет отношения к экологии, напросился. Взяли из-за концерта, который там будет. Почему он, кстати, так на тебя смотрит?

– Надеется на взаимность, – спокойно сказала я.

– Хм! – нахмурился Кащей. – А у него есть надежда?

– «Надежды юношей питают», как говорила моя бабушка, – засмеялась я.

– Да? – Он покосился на Гену-баритона. – Можно с ней познакомиться? С такой мудрой женщиной…

– Бабушка умерла. А если бы была жива, тебе бы от нее не поздоровилось.

– М-м-м… извини… – довольно равнодушно проговорил Кащей. – Да, черт, я так и чувствовал, что с этим Куролесовым что-то не так… Всё уточнял, уточнял, кто едет, кто где жить будет, я говорю – тебе какая разница, кто с кем в номере… Ладно, разберемся, домой отправим, если что… Тебя, кстати, я в отдельном номере поселил. Как раз девочек нечетное количество, тебе достался номер на одного. Здорово, правда?

– Здорово, – пожала я плечами, хотя уже присмотрела себе девочку с химфака, с которой с удовольствием оказалась бы в одном номере, мы с ней на собрании перед отъездом сидели вместе и разговорились.

– У тебя стипендия повышенная? – без перехода спросил Кащей.

– Да, – немного удивилась я.

– В следующем семестре я могу устроить так, чтобы ты получала еще одну стипендию, федеральную. У тебя вообще как с деньгами?

Я молча улыбнулась. У Кащея такое свойство – перелетать с предмета на предмет, так что ты не успеваешь за его мыслью, пока пытаешься перестроиться, он быстро отвечает за тебя, и тебе приходится оправдываться, отказываться, переубеждать, потому что обычно он говорит за тебя полную ахинею.

– Плохо с деньгами, я знаю. А будешь дружить со мной, так у тебя всё будет хорошо, в том числе со стипендиями.

– Ладно, – кивнула я, решив не спорить и не спрашивать, за какие особые заслуги мне могут выплачивать федеральную стипендию. И неужели правда, что есть люди, которые получают ее просто так, например, потому что дружат с Кащеем, работающим в одном из управлений университета – там, где решаются, видимо, очень практические вопросы.

– Так как ты меня за глаза зовешь? – без перехода спросил он.

– Кащей, – спокойно ответила я.

– В смысле? Как… Что ты сейчас сказала?..

Надо было видеть в этот момент возмущенное лицо Кащея, обычно самодовольное и одновременно неуверенное!

– Зову тебя Кащей. Еще вопросы есть?

– Нет.

Обиженный, он отвернулся. Достал из кармана пиджака пакетик, забросил в рот мармеладку. Посидел, потом встал и пересел далеко вперед, где сидела группа китайских туристов. Ничего, пусть посидит, послушает разговоры на непонятном языке, подумает о своем поведении. Я видела, что он сел с полной невысокой девушкой с красными волосами, я знала, что она работает в хозяйственном управлении, и почему-то тоже поехала с нами. Возможно, она волонтер, тоже занимается экологией.

Смешно, конечно, что я стала звать его вслед за папой Кащеем. А как мне его звать? По фамилии? Фамилия неудобная, непонятная, несерьезная – Лубошкин. А имя… Некоторые, конечно, зовут его по имени-отчеству, потому что ему уже двадцать восемь лет, он окончил магистратуру одного из малопонятных факультетов «Школа социальных наук» и работает в университете, числится где-то замдеканом, но главная его работа – в одном из управлений, Кащей активно занимается общественными делами: то организует научную конференцию, то встречает иностранных гостей и едет с ними по стране, то занимается с молодежью, то есть с нами, вот как сейчас. Ко мне он стал подкатываться еще в прошлом году, в конце первого курса, совершенно неожиданно.

Мы ездили курсом на «полевую практику», завершавшую наш первый год учебы, в Ярославскую область. Поехали далеко не все, но курс у нас большой, всё равно было очень много народу, и с нами отправили шесть взрослых руководителей, мы не всех знали. На второй день ко мне подошел один из них и просто сказал: «Мария, я хочу от тебя детей». «Что?» – не поняла я, думая, что ослышалась. «Ты – сама жизнь и огонь, рядом с тобой тепло». Я чуть отодвинулась от странного человека. А на вид – нормальный… Он засмеялся и отошел. Я потом долго думала – что это было?

Я узнала, что зовут его Вольдемар Вольдемарович, он на четверть татарин, на остальные части русский, и на вид был бы абсолютным славянином, если бы не третье веко, вот оно-то и выдает его скрытую монголоидность. Я не расистка, скорее даже наоборот – я не люблю не людей другой расы, а ксенофобов, делящих мир на белых, черных, желтых. Но… от какого-то повышенного любопытства и одновременно интуитивной настороженности в общении с людьми другой расы избавиться не могу.

Имя у Кащея очень неудобное, еще неудобнее, чем фамилия. Поэтому некоторые начинают что-то придумывать с этим именем, пытаются звать его Волик, Деня, Дёма, Дюник, Марик… или просто Володя. Но он не откликается, настаивает, чтобы имя его не корежили, звали полным именем. А мне имя кажется несерьезным. Ну зачем было так называть ребенка? Чтобы он вырос вот таким, как Кащей – смеющимся, лучезарным, приятным и… совершенно неискренним. Как может неискренний человек быть лучезарным? Как Кащей. Словно ты видишь человека, играющего на флейте милейшую мелодию, светлую, пронзительную. Ты слушаешь эту мелодию, она тебя обволакивает, уводит за собой, становится всё громче… А в соседнем помещении, за закрытыми дверьми сидит оркестр и играет мрачную, тяжелую, нудную пьесу, репетирует, начинает сначала, в ней много басов, много бесконечных некрасивых пассажей. Но та музыка слышна лишь фоном, изредка, когда музыкант, играющий на флейте, берет дыхание.

Кащей посидел-посидел с китайцами, да и вернулся ко мне, грациозно присел рядом, на пустое место, переставив мою сумку.