Людмила Филатова - Выжить. Повесть военного времени и перестроечные рассказы

– Мам, я есть хочу! Мам, ты где?..

Это «ты где?!» будто током прошило немеющее сознание! С трудом разлепила глаза.

– Господи, чуть не замёрзла!

Чтобы окончательно проснуться, набрала в ладони снегу, приложила к лицу. Но, стоило закрыть глаза, как сон продолжался… Так хотелось лечь прямо на обледенелую дорогу, поджать коленки, и… гулять там с Никитой и Заянкой по летнему лугу, на солнышко июльское жмуриться.

– Но разве ж можно?.. – ужаснулась она. – Детки ж со мной! – С трудом поднялась.

Заянка и правда высунулась из-под полога, кричит что-то…

– Почуяло сердечко родное, почуяло… Чего тебе, Заянушка?..

– Хлебушка… А ты куда пропала?..

– Да я тут… поспала немного.

– На морозе спать нельзя, замёрзнешь!

– Знаю, милая… Всё знаю!

Ночь кончалась, и надо было искать дневное убежище. Вдали в поле показалась скирда, и она, свернув с дороги, направилась к ней. Подъехала, вырыла в сене большую яму, затащила сани, прикрыла их парой снопов. Теперь можно было и детей покормить. Отломила Заянке чуток чернушки, подумала, – ради такого случая – можно! А так, хлеб только – Васятке…

Заянка ещё немного пошебуршала в санях и затихла.

– Заморила червячка, – сквозь слёзы улыбнулась Ксения.

На следующую ночь было ещё холоднее. Щёки Сюни так сковало морозом, что даже улыбаться было трудно. Впереди, за остекленевшими берёзами, виднелась река Ворскла. Она будто светилась в темноте.

– «Бредовый сон замерзания…» – вдруг пришло на ум Ксении. – Из какой это книжки?.. Что-то такое читал мне Никита, вот в голове и засело… Он любил читать вслух, пока я картошку чистила или горох перебирала.

Снег под луной серебрился и тонко свистел, пересыпаясь по обледенелым торосам вдоль дороги. Над рекой висело что-то вроде мерцающего тумана.

– Вода, наверное, теплее, чем воздух, – подумала Ксения.

Так и оказалось. Когда, подъехав, она зачерпнула из обрубленной кем-то полыньи, бутылочка с водой была теплее рук, даже немного грела…

– До чего ж я замёрзла! – Подумала она со страхом. Приложила бутылочку к щеке. – И правда – тепло… Может, я опять сплю?..

До этого, чтобы напоить детей ей приходилось растапливать снег. Ведь мороз был такой силы, что все ручьи повымерзли!

Теперь, чтобы не уснуть на ходу, она часто растирала лицо снегом. Тормошила детей. Не давала им спать. Пусть лучше хнычут… Тогда хоть видно, что ещё – живые!

Передохнула на крутом взгорке, оценивая, где удобнее выбраться на противоположный берег. Мелкое снежное крошево беззвучно сыпалось на её выбившиеся из-под платка волосы. Перистые облака над обрывистым свесом напротив вдруг вспыхнули сиреневым, малиновым… Но Ксения не могла видеть этой красоты. Тяжёлые, опушённые инеем веки уже едва поднимались. Она глядела только под ноги, упрямо стиснув побелевшие губы. Всё лицо её будто маской сковало. Почувствовала, что склеены и ресницы, и пряди волос вдоль щёк. Вскинула руку, чтобы окончательно очнуться. Еле передвинула ноги. По всему телу словно иглы прошли.

– Надо же! И постояла-то чуть, а уж – будто столб ледяной! Нельзя останавливаться, совсем нельзя!

Потрогала подбородок, щёки, брови. Всё занемело. Присела, опять долго тёрла лицо, особенно нос. Он вообще ничего не чувствовал. Обмотала лицо шарфом убитого немчика. Ватник ещё плотнее затянула его же ремнём.

Заря над обрывом расцвечивала небо всё новыми красками. А Ксения чувствовала, что ещё немного, и замертво упадёт в снег. Она, как во сне, перетащила сани на ту сторону реки, проехала с полкилометра под обрывом, пока не нашла пологий подъём. Поднимаясь, задом наперёд, из последних сил втащила возок наверх. Всё боялась, что он вырвется и вниз покатится. Догонять-то сил не было.

Наверху было ещё холоднее. Завезла сани в ближний подлесок. Он был настолько редок, что спрятаться в нём не удалось. Но другого укрытия поблизости не было. Забралась к детям под бочок, накрывшись углом перины, поджала ноги. В висках бухало. Всё тело мелко дрожало от усталости и напряжения…

Очнулась уже белым днём. Всполошилась:

– Что ж это я делаю?.. Кругом ведь немцы! А я – тут, почти на виду… Меня ж за семь километров видно!

Поволокла сани в поле, видневшееся за подлеском, опять – к темневшим вдалеке скирдам.

– Как же я их не заметила?.. Хотя, темень-то какая была… Ну что ж, тут и отдохнём. День зимой короткий, только согреемся, как уже опять топать…

Уже в глубокой норе скирды покормила грудью расплакавшегося Васятку. Он напился, как клопик, и опять отвалился спать. Нащупала в изголовье продукты, дала поесть Заянке. Та за обе щеки уплетала варёную картошку с ломтиками свёклы.

– Мам! А хлебушка?..

– Хлебушек будем беречь. Овощи тяжёлые, сколько их съедим, на столько возок будет легче. А хлебушек пусть подольше полежит. Я им Васятку буду прикармливать, если молоко вдруг кончится. Только не дай Бог такого, пока мы в дороге.

Накормив дочку, Ксения жадно похватала ртом картофельных и свекольных очисток. Не помогло. Растёрла в ладонях и пожевала обмякшей соломы. Надо же! В пучке попались два неполных колоска. Бережно вылущила зёрнышки, сунула их за щеку и прилегла подле детей.

– Буду жевать, жевать и жевать… – улыбнулась она, уже засыпая.

Проспала пару часов, как убитая. Разбудил Васятка. Протёрла его тёплой пелёнкой, которую всю ночь сушила, обмотав вокруг бёдер. Другой, лежавшей под спиной, – перепеленала. Выбралась из норы, простирнула снегом замаранные пелёнки и, сунув их под халат, опять обмотала вокруг тела. На мгновенье сковало льдом.

– Хоть бы не заболеть! Нет, Бог не допустит, пожалеет малышей…

Её вдруг сильно затрясло, слышно было, как зубы стучат. Выбралась из копны, принялась бегать по кругу, чтоб согреться. Поначалу ноги не слушались. Потом, вроде, сдались. Разогнуться сразу не вышло, и она сделала два-три круга почти вприсядку, пока не споткнулась и не упала на четвереньки. Увидала на снегу какие-то бумажки. Подобрала одну. Кое-как поднявшись, начала читать.

Оказалось – листовка, причём не немецкая, а наша. Политуправление фронта призывало оставшихся в тылу врага, переходить фронт или присоединяться к партизанам.

Собрала все листочки, до единого, мол, на растопку пойдут! Но тут же бросила:

– Вдруг немцам попадусь?! – А ещё подумала, – какой уж тут – фронт? Сегодня он – тут, завтра – там. Харьков, и тот, туда-сюда раза два переходил…

Навязала из соломы снопов, насовала под перину – на всякий случай… Опять забралась к детям.

– Рано ещё… Чуток передохну. И чего это они – всё спят? Дома каждую минуту тормошили: то им подай, это… А тут – как сурки. Может, от холода и свежего воздуха?.. А может, чувствуют каково мне с ними. Пусть хоть днём спят побольше, так легче, – решила она, и тут же сама будто провалилась…