Александр Левин - Вечнозелёная молодость

– Э-эх, ничего не попишешь! – соглашаюсь я.

Диссонанс, разрыв между «надо» и «любовь», как пропасть. Но именно в этот разрыв, чтобы как-то склеить, проторить дорожку, к великому чувству, я буду два года писать письма, стихи, звонить по телефону, стремиться. Время уже пошло, время бежит. «Солдат спит, служба идёт», – вот и пойми нас, русских!

Стоп! Выходим. Какое-то двухэтажное здание в центре Владивостока. Нас запускают в помещение, там – койки. «Приежка» – так называют её служилые погранцы. Вон они, разодетые, с иголочки, счастливые с чемоданами, «дембеля». Взгляд снисходительный, сочувствующий. Гремят напутственные слова, типа: «Служи сынок, как дед служил», – или: «Полгода до года и год, после года». «Всё нормально, будь «золотой серединой!» – пожалуй, этот совет мне понравилось больше всего.

Нас совсем недолго продержали в «приежке» (поджидали призывников из других регионов) и, выдав сухой паёк, отправили пешей колонной на морвокзал. А солнце припекает, а море – вот оно, протяни руку, облизнёт-поцелует!

Но вместо такой детской, морской радости, стали ожидать посадку на паром, наворачивать «сухпай». Парни разбились на группки по интересам, землякам. Из разных таких компаний доносился смех, громкое обсуждение. Ещё началось соревнование за титул «самого-самого», правда, непонятно чего. В сторону соседних коллективов неслись скабрезные шутки, всяческие подтрунивания. Где-то недоброжелательно поглядывали на оппонентов.

К посадке на судно, разбитая на мелкие части призывная команда объединилась в два лагеря: «москвичи» и «не москвичи». Причём, «москвичи» специально не делали этого, их как бы вытеснили морально из общего коллектива. Как гвоздём был прибит ярлык «самых умных», «ленивых», «хитрых», «живущих на богатстве всей необъятной страны». К «столичному» коллективу отнесли и призывников из европейской части СССР.

Наш паром отшвартовался от причала, и партия непонятного противостояния перешла в эндшпиль. На полубаке восседал долговязый парень. Он размахивал длиннющими руками как чайка и горланил. Ни дать, ни взять – вожак стаи. Было смешно наблюдать, как поодаль, за бортом, пытаясь нагнать наше судно, кричали его крылатые собратья. Правда, своими криками он обращался не к пернатому коллективу, а к ребятам, стоявшим вокруг него. Речь шла всё о том же «мы – такие», а вы, «москвичи – плохие». Коллектив вокруг оратора называл его «Сварной».

Мне его кличка напоминала слово «сварливый». И как оказалось, я сильно угадал. Макс, а именно так звали долговязого оратора, по характеру оказался именно таким. Парень он был неплохой, «рукастый», да ещё и классный сварщик (что тоже отразилось в его прозвище), но любая просьба к нему даже своих друзей – «немосквичей», любое предложение, вызывало в нём отторжение. Он начинал негодовать и бурлить, как закипающий чайник, но выкипев до основания, приняв иную точку зрения, шёл и делал, всё ещё бубня себе под нос своё видение проблемы.

«Москвичи» же стояли и слушали Вадика. Его «уколы» противоположного лагеря совсем не обижали. Напротив, он подтрунивал над заносчивыми соперниками, превращая всю серьёзность их претензий в безобидные шутки.

Сибиряк Саня Королёв, вторя Максовым речам, вдруг вспомнил, как кто-то ему рассказывал про одного москвича, к которому приезжие земляки обратились за помощью в столице, и он им отказал. И от себя добавил гвоздём: «Да, все они такие!»

Затем Сварной перешёл на тему профессиональных успехов. Что, дескать, у него шов свариваемого металла, как шов у хирурга, оперирующего человека. Тонкий и ровный. И что только «немосквичи» умеют так.

Вот тут «понесло» меня. Я долго терпел претензии и, отстранив в сторону нашего «лидера», прям в лицо сказал Максу, что он не прав!

– Знаешь, Сварной, мой родной дядя – сварщик. Я лично видел у него знаки отличия «мастер – золотые руки». В Москве есть Дворец Съездов, где заседает Верховный Совет, слыхал?

– Ну, есть такой, и что? – недовольно буркнул Макс.

– Около него въезд на территорию Кремля. Стоят чугунные ворота. Так вот их сваркой занимался мой дядя! А про тебя там что-то не слышали!

Макс в ответ исполнил замученное «москвичи-самые «умные», но довод был настолько сильный, что темы «непрофессионализма» москвичей он больше не касался.

Шли мимо острова, с патриотичным названием «Русский». Несколько двухэтажных домиков, казарм. Всё какое-то утлое, неприглядное. Этот кусочек суши казался заброшенным и унылым. Сопровождавший нас сержант сказал, что там «моремановская» учебка и, построже добавил: «А также пограничный дисбат!»

Тут уж приуныли все. Назад пути нет – море. Будешь не соответствовать – дисбат на острове. «Мама, где ты?»

На берегу нас уже встречали, чтобы сопроводить до гарнизонной бани. Я вдохнул плотный тёплый морской воздух с привкусом ламинарии, насыщенный парами соли, и сошёл с трапа на причал. Может это южный курорт?

Нет! К знакомому морскому запаху примешался тошнотворный аромат. Попахивало свиными испражнениями и пищевыми отходами. Народ стал морщить носы.

– Чем так воняет? – раздалось из толпы.

– Это – подсобное хозяйство, подхоз! – ответил сопровождавший нас погранец.

Мы построились в колонну и зашагали по наезженной грунтовке от берега. Учебный отряд располагался на вершине двух пологих сопок на территории примерно пятнадцать квадратных километров. Вся система жизнеобеспечения находилась тут же, кроме подачи электроэнергии и выпечки хлеба. Площадь была огорожена колючкой (системой) и охранялась нарядами. Несколько казарм, пищеблок, здание штаба, клуб, склады, армейский магазин, стрельбище, да дом для семей военнослужащих, вот и вся цивилизация этого военного городка. В центре и по краям его было большое количество дикорастущей зелени. Влажный морской климат позволял растениям достигать невероятных размеров. Листья лопухов в полчеловека, в Средней полосе России такого и не увидишь!

Бабочки волшебных расцветок порхали над цветущим диким лилейником с запахом мандарина. Массивные жуки, со звуком тяжёлых бомбардировщиков зависали над местами посадок среди густой сочной травы. По количеству зелени – это место мне напомнило Никитский Ботанический сад под черноморской Ялтой.

А пока мы в ногу шли мимо этой красоты в храм превращения призывников в солдаты.

Все наши вещи в предбаннике «перешерстили», разрешив оставить только средства личной гигиены, конверты, ручки. Даже катушки с иголками сгинули в круговерти фильтрации. «Ах, мамочка, все твои хитрости в прятании денег пропали даром!» Валяется где-то сейчас в бухте Паровозной та катушечка с двадцатью пятью рублями внутри.

Те, у кого стрижка не совпадала с «уставной» (а их было большинство), тут же стригли машинкой «под Котовского». Гражданскую одежду («гражданку») можно было забрать с собой и отправить домой, но в большинстве случаев новобранцы просто оставляли её тут же, чем пользовались ушлые «фильтровщики», отбирая самое модное себе на «дембель». Впрочем, что там было модное? Все старались одеть на призыв что-нибудь неброское, ношенное. Однако для отслуживших два года вдали от цивилизации «дембелей» и эта одежда казалось яркой, невиданной. В стране, после объявления гласности и демократизации общества каждый год всё менялось. Раскованнее и ярче становились люди, а мода опережала эту тенденцию на три шага!