Василий Грибанов - Хохол – родимый край

Настал вечер, пастух пригнал коров домой. Наша корова зашла во двор в свой хлев. Мама взяла ведро, и мы с ней пошли доить корову. В это время вышел немец с автоматом, наставил на нас, кричит «сапромент». Я не знаю, что это за слово. У мамы выпало ведро из рук, мы стоим рядом, держась за юбку. Вышли другие немцы, офицеры, и говорят: «Матка, нихт», значит, сюда нельзя заходить. Мы забрали корову и отвели соседке бабе Кате. И потом, когда корова шла из стада, мы ее встречали и вели в соседний двор.

Вторая группа немцев прибыла в село Хохол осенью. Урожай уже был убран и хранился в складах и погребах. На подпольной работе остались Василий Исаев и Григорий Турищев. Когда им стало известно о приближении немцев, они подожгли склады с зерном, чтобы продовольствие не досталось врагу. Но, как говорится, народ не остановишь, люди гасили огонь и забирали зерно себе.

Мама с сестрой тоже ходили за зерном. Как рассказывает сестра, которое горит зерно, сбрасываешь, а внизу хорошее, его забирали себе. Да сколько на себе можно унести, мы от заготзерна жили далеко, 3 км.

Колхозы практически развалились, нужно было спасать крупнорогатый скот. Огромные стада по нескольку сот голов, гнали в Сибирь. Первую группу коров погнали двое – дядя Ваня и тетя Арина, а вторую тетя Варя, с кем, не помним. Сестра только говорила, что где-то через месяц они вернулись домой. Слабых телят не брали, они бродили бесхозные. Где были старики, они резали телят и ели мясо. Мы с сестрой взяли одного теленка, а зарезать некому было. И мама говорит: «Что ж мы его будем зря кормить, а то еще донесут и посадят». И мы выпустили теленка на волю.

Когда нашу деревню заняли немцы, сразу было видно, что они собираются здесь задержаться надолго. Они сразу местное население заставили рыть окопы. При этом никаких меж не соблюдалось, неважно, чей там огород, лишь бы был свободный ход. Окопы были протяженностью на всю улицу, до семилетней школы. Их рыли метрах в 50 от домов, машины маскировали, ветками накрывали, чтобы не было видно. Для лошадей, которым не хватало места в сарае, вкапывали 4 столба, делали крышу, и лошади находились под навесом. А когда мы своей корове сделали навес за соседской хатой, немцы его разломали.

Настала зима. Снегу было много, огромные сугробы. Тогда что придумали немцы: они стали строить из снега домики в метрах 400—500 от домов. К этим работам привлекали местное население. Из снега по форме кирпича, только больше по величине. Нарезали снег и мастерили домики. Над ними каждый день летали самолеты, видно, фотографировали. Таким образом, получился поселок. В общей сложности немцы пробыли у нас месяца четыре.

Несколько слов о нашей корове. Звали ее Маруська. Корова давала очень много молока, каждый день мели масло (помогали соседки Татьяна и Саша, у них не было коров). Самое жирное молоко было у нашей коровы – 5,5%. Не зря немец говорил: «Мутер, твое моляко гут». И была корова умница. Наставала осень, коров переставали пасти. Выпустишь на луг – а они уходят в лес, там побольше корма. Наступает вечер, а коров нет. Тогда мы собираемся и идем в лес. Я, не доходя до леса 2 км, начинал ее звать: «Марусь! Марусь!». Она подаст голос и идет. Пройдет время – опять начинаешь ее звать. Смотришь – она уже близко и бежит бегом. Когда она подходила ко мне, я ей давал лакомство: от подсолнухов шляпки кусочки, кусочки зеленой тыквы, редко хлеб. Она съедает лакомство, идет с тобой рядом, мычит, будто разговаривает. Приходит из стада, хоть в обед, хоть вечером, заходит в сени – и молоко пошло. У нас всегда доенка была наготове. Но по дороге молоко корова не теряла.

Осенью, когда коровы ходили на зеленя ржи, их объездчики загоняли на колхозный двор, а потом хозяева приходили забирать коров, а их штрафовали. Но нашу корову загнать было невозможно, она и всадника снесет с лошади, но все равно уйдет домой. Так было с объездчиком Гаманом.

Зима 1942 года была для коровы печальной. Она всю зиму была на соседнем дворе под открытым небом, под шинелью стояла, как на посту. А в наших сараях спокойно спали немецкие битюги-тяжеловозы.

С нашей коровой по кличке Маруська было два несчастных случая. Первый случай произошел в 1944 году, летом. После обеда выгнали коров в стадо. Наша корова начала бодаться с соседской коровой около колодца. Колодец был из цементных колец, наружнее кольцо возвышалось на 80 см над землей. И когда наша корова уперлась в кольцо, отступать было некуда, соседская корова даванула ее, и наша корова упала в колодец задом. Повезло нам тем, что весь народ был дома, на обеденном перерыве, это первое. А второе, что был в отпуске Мишка Кузин. Его мать убил эвакуированный воронежец из-за продуктов, остались две несовершеннолетние сестры сиротами, и ему по этому случаю дали отпуск. Он спустился по лестнице в колодец, завел двойные вожжи под задние ноги коровы, сам вылез и дал команду тащить. Поскольку народу было много, взялись дружно и по команде раз-два взяли и вытащили корову из колодца. В основном были женщины и трое мужчин-инвалидов. Главной силой был Мишка Кузин. Если бы не он, не знаю, чем бы все закончилось. Когда передние ноги коровы легли на кольца, по команде раз-два она как бы сама сделала рывок, выскочила из колодца, встала на ноги, встряхнулась и пошла за стадом, как ни в чем не бывало. Только на заднице в районе хвоста была содрана кожа. Когда корова пришла из стада, эту рану обработали креолином, чтоб мухи не беспокоили и быстрей заживала.

А в 1946 году нашу корову боднула чья-то корова, ударила рогом в пах. Когда корова пришла из стада, мы заметили в районе паха шишечку, но никто и подумать не мог, что будут такие страшные последствия. Ее, может быть, не надо было гонять в стадо после этого удара. На второй день, когда корова пришла из стада, шишечка увеличилась и стала размером в два кулака. Собралось много людей, обвязали рану холстом, но эффекта это не дало. Удар был очень сильный, пробита перепонка, и все потроха вышли наружу, под брюхом с правой стороны висела сумка. Корова находилась в сенях, чтоб не беспокоили мухи и овода. Она лежала, не вставала, сена ела мало, больше пила. Мама целыми ночами просиживала около коровы, плакала. И корова как бы понимала ее, мычит, а из глаз текут слезы. Несчастье это случилось в июле-августе месяце, как раз шла уборочная страда. Больше недели корова не вставала, а однажды мы выходим, а корова встала, стоит. Открыли дверь – она вышла во двор, начала ходить. Потом мы ее стали выпускать на луг, она там паслась. Молоко пропало. Мама начинала ее раздаивать, но молока стало значительно меньше.

Однажды из Турова вел мужик годовалую телку сдать в госпоставку, агент увидел его и порекомендовал маме поменять корову на телку, и мама согласилась. Корова весила в 2 раза больше, и он эти деньги присвоил. Как только совести хватило отнять у сирот деньги! 1946 год был тяжелый, засушливый, неурожайный. За лето не выпало ни одного дождя, все почернело. Даже в болотных ямах вода высохла, осока посохла. В этот трудный год мы остались без коровы. У нас был огород у реки, мы накопали 90 ведер картошки. Мама закопала ее во дворе рядом с домом, чтобы не украли. Весной мы начали откапывать яму, соседский парень Васька подошел к нам. Стал помогать. Когда все убрали, мама наварила чищеной картошки, и я пошел пригласил соседа. Он поел и просит: «Тетка, дай маме хоть две картошечки». Народ был истощен от голода, ходили как тени, еле ноги передвигали. Ноги опухшие, как водой налиты. Ели всякую травку: щавель, лебеду, дикий чеснок – все, что съедобно. Начали доставать из реки ракушки, сил прибавилось.