Лариса Джейкман - Последняя жертва Евы

«Я люблю тебя, конечно, люблю! Ты для меня очень много значишь в этой жизни. Я хочу познакомить тебя с мамой. Ты не против?»

Станислав помолчал немного, потом посмотрел на Еву, обнял ее за плечи и ответил:

«Познакомь, и я попрошу у нее твоей руки. Не возражаешь?»

Ева в один миг почувствовала себя счастливой и свободной. Она была бесконечно благодарна Станиславу, ей казалось, что это самая счастливая минута в ее жизни, и ей не хотелось больше ждать. И все-таки она слукавила, ответив:

«Конечно не возражаю. Ты пока проси у мамы моей руки, а я подумаю хорошенько. Как до меня очередь дойдет спрашивать, я тогда и скажу тебе, что я решила, хорошо?»

«Ева! Ну что за разговоры? Я обидел тебя чем-нибудь?»

«Да шучу я, не будь занудой. Ладно, я поговорю с мамой, и мы пригласим тебя на обед. Целую, пока».

Ева чмокнула Станислава в щеку, высвободилась из его объятий и выпорхнула из машины. Дома же ее ждала очередная «крутая разборка». Отец видел, как «безнравственно и вульгарно» вела себя его дочь в машине с каким-то «прохвостом», и этому не было ни прощения, ни оправдания. Первый раз в жизни Ева позволила себе возмутиться.

«Послушай, папа! Я женщина, мне двадцать пять лет, я собираюсь замуж. Это мой любимый мужчина, мой будущий муж. И если ты позволишь себе еще хоть раз отозваться о нем в таких недозволенных выражениях…»

Ева не договорила. Ее остановила на полуслове смачная пощечина, не первая в ее жизни и, скорее всего, не последняя. Девушка инстинктивно схватилась за щеку, посмотрела на отца отрешенным взглядом, повернулась и ушла в свою комнату. Там она долго и безнадежно плакала в то время, как мать и отец обсуждали ситуацию и, естественно, не соглашались друг с другом.

«Как ты посмел опять поднять на нее руку? Егор, ты несносен. Ты должен изменить свои методы общения с дочерью. Я не могу больше допускать рукоприкладства. Она же взрослая», – говорила Наталья Игоревна на повышенных тонах.

«Мне плевать! Взрослая, значит должна вести себя достойно! Что это за выражения – „я женщина, это мой любимый мужчина“? Да она просто делает мне гнусные намеки на то, что она с ним спит! Я лично вижу в этом признаки распущенности и даже развращенности, если хочешь!» – гремел отец, отчего Ева ежилась с брезгливым чувством отвращения к отцу и ко всему тому, что он позволяет себе высказывать в ее адрес.

«Ты жестоко ошибаешься, Егор. Хотя, Ева уже в таком возрасте, что ее интимная жизнь – это ее личное дело. К тому же я никаких гнусных намеков в ее словах не заметила. Это твои домыслы!»

«Прекрати, Наталья! Твое вечное попустительство всему виной! Скажи ей, чтобы она и думать забыла о замужестве, иначе вон из моего дома!! Сегодня же, немедленно!»

«Егор!! Ты в своем уме? Такие вопросы так не решаются. Ты даже не знаешь этого человека. Как ты можешь так говорить?»

«И знать не хочу! Мужик, который позволяет своей бабе лизать его на глазах у посторонних, зажав в машине, не может стать членом нашей семьи. Это исключено!»

Разговор заходил в тупик. У матери не осталось больше аргументов, а если они и остались, то было совершенно бесполезно их высказывать, так как это только еще больше распаляло Егора Васильевича, который мог договориться до совсем уж непристойного абсурда.

После этой безобразной сцены и оскорбительного отношения отца, Ева твердо решила уйти из дома, и как можно скорее. Она поговорила со Станиславом и попыталась объяснить, что не может пригласить его домой, так как отец категорически против ее решения выйти замуж, чем она, впрочем, намерена пренебречь. Станислав несколько удивился и даже растерялся, но вдаваться в подробности не стал. Зато у него родился грандиозный план.

«Ева, не переживай. Я придумал кое-что. У меня в следующую пятницу день рождения. Я приглашаю вас всех в ресторан. Там я познакомлюсь с мамой, ну и все такое прочее. Как ты на это смотришь?»

Ева смотрела положительно. По ее мнению, это было просто здорово. А Станислав добавил:

«Сделаем так. Я подпишу пригласительную открытку для твоей мамы и твоего отца. А там уж вам решать, показывать ее ему или нет. Не могу же я только маму пригласить. Это означало бы, что я игнорирую отца, это некрасиво».

«Ладно», – сказала Ева, – «я что-нибудь придумаю».

Вечером того же дня она поговорила с мамой, пригласив ее на прогулку, чтобы не беседовать дома.

«Мама, я должна сказать тебе что-то важное. Помнишь, я рассказывала тебе о моих взаимоотношениях со Станиславом Урбеничем?»

«Помню, конечно. У вас что, все серьезно? С отцом это невозможно будет уладить, я боюсь».

«Я ничего не собираюсь улаживать с отцом!» – не сдержалась Ева и тут же пожалела. – «Извини, мама. Я не то хотела сказать. В общем, Станислав сделал мне предложение, и он хочет пригласить нас в ресторан в пятницу, на свой день рождения, чтобы там официально попросить у вас моей руки».

«Ева, девочка моя! Как же это? Я даже и представить себе боюсь, что отец устроит. Мне не удастся его переубедить и заставить изменить свое мнение», – сказала взволнованная Наталья Игоревна.

«Не волнуйся, мы ему не скажем ничего. Пойдем в ресторан вдвоем, я вас познакомлю, и мы объявим тебе о своем решении. А потом я просто соберусь и уйду из дома. Пусть он делает, что хочет».

«Нет, Ева. Получится, что я заговорщица. Он ведь камня на камне не оставит».

«Да он не узнает, мама! Мы скажем, что ты пошла со мной в театр, да и все. Познакомишься со Станиславом, тогда мне и уйти будет легче. А отцу скажешь, что я сама приняла решение и сама ушла, как ты ни пыталась меня остановить».

На следующий день Ева принесла маме пригласительную открытку, где ее возлюбленный приглашал Егора Васильевича и Наталью Игоревну в ресторан «Каравелла», находящийся внутри старинного парусного судна, стационарно пришвартованного в живописном месте, где на берегу был разбит цветущий городской парк. Ресторан был дорогой, и далеко не каждая семья могла себе позволить посетить его хотя бы раз. Ева гордилась в душе, ей было приятно, что Станислав пригласил их именно в «Каравеллу», не мелочился в такой серьезный момент.

Егор Васильевич не возражал против похода жены в театр, хотя и заметил:

«Ты же видела уже „Короля Лира“. И охота тебе опять смотреть эту скукотищу? Вот они, доченьки-то! Воспитывай их, люби, лелей, а они потом тебя на старости лет нищим по миру пустят. И четыреста лет назад так было, и сейчас так, и через четыреста лет так же будет».

Егор Васильевич был в своем репертуаре. Он изливал желчь без всякого повода, только потому, что у него была такая натура. Наталья Игоревна в разговор не вступала, они с Евой быстренько собрались и ушли. На улице они поймали такси и подъехали к ресторану, где их уже поджидал Станислав. Он галантно поклонился, поцеловал Наталье Игоревне руку и представился: