Елена Оуэнс - Горький вкус соли

– Витя, Витя, просыпайся! – Фарид тряс его за плечо, Витя очнулся. – Ну ты и соня! Я тебя уже пять минут добудиться не могу! Все давно обедать пошли.

Витя отрешённо посмотрел на друга. Чёрные смеющиеся глаза и белозубая улыбка придавали его круглому лицу добродушное выражение.

– Слышь ты, татарин, отстань. А то саблю наточу, – Витя, сонный, пытался пошутить.

– Эй ты, мало в тебе татарской крови, можно подумать. Потом саблю свою наточишь. На-ка, хлебни, – Фарид протянул Вите курдючную флягу.

Витя послушно пригубил.

– Кумыс?

– Да, да, – опять широко улыбаясь, ответил друг. – Пей давай, не болтай.

Витя хлебнул ещё пару раз.

– Хорошо! Как вы это делаете? – спросил он, вставая.

– А это наш семейный рецепт, традиция, – пробасил Фарид, поднимая указательный палец вверх и передразнивая своего отца. – Но так и быть, тебе я расскажу, сынок. Как-нибудь, – и, довольный собой, он проворно спрыгнул с грузовика.

Витя соскочил вслед за ним. Не сговариваясь, они подняли борт машины и рванули в столовую автобазы.

Казахская ССР, Мулалы, 1962 год, лето

После скорого обеда Витя и Фарид переоделись и поторопились на пятиминутку. В цеху было полутемно, свет еле проникал через грязные, облепленные песком окна под самым потолком. Тяжёлый запах машинного масла густо разливался по мастерской, пропитывая без того спёртый воздух.

Захар, в войлочной панаме, белой рубашке и яловых 36 36 Яловые сапоги – сапоги, изготовленные из кожи крупного рогатого скота. сапогах, весь красный, мокрый от пота, держал в руках жёлтые, в масляных пятнах, бумаги и отмечал явку.

– Так, кто тут у нас опаздывает? – прикрикнул он, как только ребята показались на пороге.

– Тарасов! – откликнулся Витя.

– Айдаров! – крикнул Фарид.

– Сам вижу! Чё орёте?! – Захар что-то черкнул в списке. – Тарасов – в первый приямок, на смазку. Айдаров – то же самое, приямок номер семь. Вопросы?

Ребята молчали.

– Правильно, у матросов нет вопросов, – добавил Захар и тут же посмеялся над собственной шуткой. Потом вдруг замолк и скомандовал:

– Шагом марш! А то из-за вас у меня простой! Головой мне отвечать будете за соцсоревнование!

– Ух, так и врезал бы ему! – процедил Витя сквозь зубы, как только они вышли из цеха.

– Рвач, что с него взять. Таких лучше не трогать, а то долго отмываться придётся, – ответил Фарид.

Витя довольно ухмыльнулся:

– Сам, что ль, придумал?

– Отец так всегда говорит, у него на работе тоже таких хватает.

Они подошли к яме. Грузовик уже стоял над приямком, молодой белобрысый водитель курил, прислонившись к бамперу.

– Ты, что ль, слесарь-смазчик? Вас что, прямо с третьего класса на работу забирают?

– Я вообще-то девять уже закончил, – возмутился Фарид.

– Смотри мне, чтоб без халтуры, проверю.

– Проверяй, – Фарид пожал плечами и стал спускаться в яму.

– После смены – как обычно, – бросил ему Витя и направился к своему рабочему месту.

«Девять классов закончил, – эхом отозвалось в голове Вити. – А я – семь. Со справкой».

– Слышь, салага, забодало уже ждать тебя на жаре! – рявкнул чернявый шофёр Вите из распахнутой настежь кабины грузовика. – Поторапливайся давай. Мне ещё на целину ехать.

Витя молча спустился на дно ямы, чувствуя, как краска заливает его лицо.

– Готов! – крикнул он снизу.

Двигатель заурчал, грязное чёрное днище грузовика медленно скрыло солнце и лазурное небо. Через мгновение дышать стало нечем. Густой липкий пот заструился по лицу, шее. Рабочий комбинезон тут же намок и прилип к спине, будто запаяв тело в скользкий, противно тёплый кокон. Витя тыльной стороной ладони вытер пот со лба и прикрепил лампу к днищу ЗИЛа.

Водитель заглянул под грузовик:

– Ну, я пошёл.

– На ручнике?

– Поставил, ключи в машине, если что – посигналишь.

– Ладно.

Витя вставил шприц в амортизатор и начал вращать. Сухая грязь посыпалась на голову. Песок заскрежетал на зубах. Витя сплюнул и продолжил крутить шприц. Наконец из верхнего отверстия амортизатора показался солидол. Следом он промазал крестовины, шкворни, пальцы. И так – четыре колеса.

Витя выбрался из ямы, вытирая руки о ветошь.

– Первая готова! – крикнул он и задрал голову к небу. Пронзительная синева ударила в глаза. Витя на секунду зажмурился, слёзы невольно покатились из глаз. Каждый раз, глядя на небо, Витя поражался, каким же ярким оно казалось по сравнению со всем, что он когда-либо видел, будто это была единственная краска, единственная чистота на Земле. Высоко над ним медленно кружил беркут.

– Красив! – восхитился Витя, наблюдая за его полётом. – А размах-то, размах…

– Сказал же, посигналь, а не ори, – рыкнул на него подошедший шофёр.

Витя нехотя оторвал взгляд от могучей птицы.

– Набрали молокососов! – шофёр сплюнул, залез в кабину и съехал с ямы.

Следом за ним тут же въехал следующий ЗИЛ. Витя молча вернулся на своё рабочее место. Обливаясь по́том, он твердил как молитву: «Лампа, шприц, амортизатор, крестовина, шкворень, палец».

Когда последняя за смену машина проехала над его головой и показалось чистое небо, Витя, измождённый, поднялся на ступеньку. Ноги не слушались, он сел на приступочек в яме. Одежда будто стала второй кожей – так сильно она прилипла к нему. Витя посмотрел на руки: чёрные, трясущиеся от усталости и напряжения, густо, без единого просвета, измазанные солидолом и грязью. Лёгкий ветерок скользнул по щеке, чуть освежил лицо. Стало немного легче, но заклинание ещё стучало в висках: «Лампа, шприц, амортизатор, палец…»

– Ты что расселся? – услышал он издалека голос Фарида. Друг мчался к нему на всех парах. – Сейчас вода закончится, давай быстрее!

Витя подскочил:

– Где водовоз?

– У цеха.

Витя, почувствовав внезапный прилив сил, рванул, быстро поравнялся с Фаридом, и ребята побежали к машине. Рядом с водовозом толпились водители, уже наполнившие свои канистры про запас. Они курили, наблюдали за помывкой рабочих и перешучивались между собой. Слесари, в основном доармейские ребята, мылись под струёй воды из шланга, брызгались и смеялись. Разница в возрасте между слесарями и шофёрами была всего-то лет пять, но последние всегда держались обособленно, словно родились высшей кастой.

Витя и Фарид разделись и встали в очередь. Сегодня на день подали только одну автоцистерну с водой, так что всем хотелось успеть сполоснуться. Никакой, даже самой маломальской, речушки в посёлке не водилось. Имелся, правда, прудик, глубиной по колено, вырытый, чтобы скот поить – верблюдов да ишаков. Взрослые брезговали в нём купаться, а детвора запрыгивала, когда взрослые не видели. Нацепляют на себя пиявок – и бегут домой с рёвом. Получают вдвойне: и от пиявок, и от родителей – ремнём или кому чем попадёт.