Rain Leon - Чёрный молот. Красный серп. Книга 1

Накануне вторжения Германских вооружённых сил на территорию СССР он получил чёткие инструкции о том, что должен делать. Болотов всё выполнил в точности как было указано и помог диверсионной группе выйти в нужное место, чем обеспечилось выполнение ею задания командования. Нужно было переждать время боёв за город, т. к. бомбы и снаряды ещё не научились различать своих и чужих. И здесь, как говорится, бог миловал. Он благополучно пересидел это время. После в город вошли немцы, и нужно было дождаться, пока в Новооктябрьске не установится новая власть, после чего он сможет обратиться к городскому начальству, представив рекомендательное письмо, которым его снабдил господин Юзеф. Не предъявлять же такое письмо первому же встречному солдату. Терпение с лихвой окупилось, к тому же и к новому городскому начальству он попал вовремя. Новый комендант города Хольц принял его вполне доброжелательно, а узнав о его прошлой военной карьере, предложил подумать о службе в полиции. Болотов, помня слова Юзефа о том, что сначала нужно будет выполнять любую нужную новой власти работу, согласился, и его немедленно направили в учебный центр, вернувшись из которого через пару месяцев, он получил пост начальника Новооктябрьской полиции и перед ним остро поставили вопрос о борьбе с партизанами. Так Болотов начал понемногу засылать своих людей в партизанский отряд.

Арон Цинберг вернулся в Тормашов, повоевав на Первой Мировой, а потом и в Красной армии, проведя без малого два с половиной года в окопах. Арон сошёл с поезда на 29-м разъезде и не спеша, надев на себя скатку и вещмешок с нехитрым армейским скарбом, чуть прихрамывая пошёл к дому. Как же он соскучился по домашним запахам и по маминой стряпне. Уходил из дома совсем мальчишкой, а теперь возвращается опалённым войной, понюхавшим хорошую порцию пороха солдатом. Теперь он сможет сесть с отцом за стол и на равных пропустить стаканчик-другой. Поговорить за жизнь, благо той жизни он в свои неполные двадцать четыре года повидал сполна. С любовью только не сложилось. Некогда было крутить любовь. Да и какая там любовь? А как вылезли из окопов, так начались протесты в солдатской среде, и мир разделился на белых и красных. Белое офицерство брезгливо и высокомерно относилось к инородцам, да к тому же полностью пролетарское происхождение Арона не оставило ему выбора, кроме как примкнуть к большевикам. Но и на стороне красных повоевал он недолго и был списан по болезни подчистую.

Арон не спеша шёл вдоль луга и любовался неспешно текущей рекой. Как было хорошо в детстве с разбега влетать в её прохладные воды. Как летели брызги из-под мальчишечьих ног и как с оглушительным визгом шарахались в сторону девчонки. Эти изнеженные существа, предпочитающие входить в воду, погружаясь с каждым шажочком по сантиметру, да так и до завтра не зайдёшь! Это всё равно, что бульдогу хвост обрубать каждый раз по сантиметру вместо того, чтоб укоротить одним ударом. Нет, промедление было не для него. К тому же не знал он другого способа произвести впечатление на девчонок. Как давно это было. Белый катер неспешно, разрезая речную гладь и гоня волны к берегам, вёз пассажиров. С берега они казались беззаботными, нарядными, весело проводящими время. Арон поднял руку и помахал в сторону катера. Несколько рук взметнулись в ответном приветствии. Арон улыбнулся: как мало нужно для счастья, идти по скошенному лугу домой да махать беззаботным зевакам с катера, вот и улыбнулись все друг другу.

Тёплый ветерок наполнял воздух сладкими запахами цветущих трав и кружил голову. Пройдя около пятисот метров, Арон остановился и сильно закашлялся. Лицо его побагровело, глаза налились, горло забулькало, извергая неприятную слизь. Прокашлявшись, Арон отплевался и отёр рот рукавом гимнастёрки. Надышавшись в окопах немецким газом, Арон приобрёл стойкое расстройство дыхательных путей. Врачи бессильно разводили руками, назначали ингаляции, один раз он даже попал в санаторий-кумысолечебницу, где дважды в день выпивал по пол-литра кисловатого брызжущего в нос кумыса. Кумыс ударял в голову и какое-то время даже пьянил. Но настоящего эффекта не было, и сколько-нибудь серьёзно поправить здоровье не удавалось.

Так в свои годы Арон стал отчасти инвалидом из-за проблем с лёгкими и дыхательными путями. К тому же, сильно кашляя, Арон вызывал выброс желудочного сока в гортань и очень мучился от ожогов. Иногда даже приходилось спать полусидя. И вот сейчас, возвращаясь домой, он не мог не задумываться о своём будущем. Какая женщина захочет разделить судьбу с человеком, который внезапно впадает в состояние жуткого кашля? Кому захочется связать жизнь с человеком, которого даже неприятно поцеловать?

Дойдя до окраины, Арон присел передохнуть и отдышаться на первой же скамейке. Посидев несколько минут и отпив воды из фляги, он поправил обмотку на левом ботинке и продолжил путь к родительскому дому. Арон не спеша шёл по улицам родного города, без труда узнавая вдоль и поперёк исхоженные переулки и улицы и дивясь изменениям. На многих домах реяли красные флаги. На каждом квартале виднелись большущие агитплакаты. Три красноармейца, лихо несущиеся к счастливой жизни на открытом авто, на фоне плаката с надписью: «Мы победим» и винтовкой в руках самого молодого из них. Ленин, указывающий путь народным массам. Удалой чёрно-белый красноармеец с кудрявым чубом из-под лихо сдвинутой папахи, призывающий граждан сдавать оружие. Да и как можно было не откликнуться на призыв такого добра молодца? С десяток рук покорно протягивали револьверы, винтовки, штыки и сабли.

Улицу Товарищескую переименовали в улицу Троцкого, основателя Красной армии. Переулок Колпачный в Матросский, улица Николаевская превратилась в Проспект Советов, улица Царицынская – в Энгельса. Собственно, дома остались прежними, но, поменяв хозяев, казались неухоженными, а может, и правда были таковыми. Вместо одного справного хозяина, содержащего дом в порядке, теперь командовали домоуправления и товарищества, плотно заселившие каждый квадратный метр площади пролетариями. Народу в домах стало не в пример больше, вкладывать в бесплатно полученное жильё собственную копейку никто не спешил, и дома потихоньку меняли свой парадный вид на серый и безлико-грязный. У семи нянек дитя без глаза. Так и дома потихоньку становились уныло безглазыми. Покосившиеся двери не спешили поправлять, парадные выходы иногда были заколочены крест-накрест досками, и жильцы входили и выходили через чёрный ход. Уборные изгажены большим количеством посетителей. Заходившим же следовало быть предельно аккуратными, чтобы не наступить на отходы человеческой жизнедеятельности. Запахи били в нос. Но люди ко всему привыкали и даже переставали жаловаться. Жизнь била ключом. Молодые любили друг друга, несмотря ни на что. Дети носились как угорелые до поздней ночи. Мужчины постарше собирались на лавочках, поигрывая в картишки и домино. Молодёжь кучковалась поодаль. В общем, все были при деле. Революционный дух сквозил из всех щелей. Всего-то и осталось победить мировую буржуазию, освободить от гнёта мировой пролетариат, чтоб он мог железной рукой содрать шкуру с капиталистического Запада. Дел было невпроворот. Поднажать, поднапрячься, приложить усилия и под руководством партии большевиков обрести подлинное счастье.