Сабина Джафар - Виновата Ева

Хязяль издала лёгкий стон.

– Я дома сказала, что вернусь в полдвенадцатого, а сейчас только одиннадцать. И мне не хочется вернуться домой пораньше.– она сказала односложное «и» с натянутой интонацией.

– Сколько тебе лет? – ещё чуть-чуть и он засмеётся, но видимо считал это неприемлемой, со своей стороны, по отношению к новой знакомой.

– 19. – она, увеличив зрачки, посмотрела на него, в ожидании реакции.

Он громко засмеялся, да эта бесстыдная линия, которая делила его щеку на две несимметричные части, его глаза, которые становились меньше, когда улыбался.

– Это был сарказм, да?

Он утвердительно покачал головой.

– Как тебя зовут?

Прежде чем ответить, она взглянула на отражение луны, на море, белый цвет чуть размыто отражался на море, она подумала, что видит это впервые и ответила.

– Якамоз.– «теперь моя очередь потешиться» – подумала она.

Якомоз, на турецком означает, именно, отражение луны на поверхности моря. Турецкий единственный язык, в котором есть название этой красоты.

– А меня Луна.

Девушка взглянула на него ещё раз, её глаза незаметно прослезились. Луна, подумала она. Луна.

– А знаешь, – продолжил он- раз уж у тебя есть полтора часа, и у меня тоже нет срочных дел…

Он помолчал на несколько секунд, затем продолжил.

– И быть может, мы больше никогда не встретимся.

– Что ты имеешь в виду?

– Проведём эти полтора часа вместе.

Морской ветер, звёздное небо и желанный якамоз на неё очень сильно подействовали. Она уже готова была положительно кивнуть, но что-то её останавливало. Что-то внутри кричало ей: «Сделай что-то непривычное, ты же не умрешь всё-таки», другая её часть пересчитывала все негативные стороны.

– Взамен твоему желанию, у меня своё.– безбашенная сторона оказалась сильнее.

– Согласен.– он улыбнулся краем рта, а глаза уже ликовали от триумфа.

– До конца этих полутора часов никто из нас не узнает, как нас обоих по-настоящему зовут, кем мы работаем и так далее.

– А вопрос: с чем ты любишь спагетти, можно задать?

Они оба засмеялись тем ребяческим смехом 90-ых годов, когда ещё не впихивали в руки детей смартфоны, чтобы те не мешались под ногами.

– Хорошо, теперь без шуток. Что они означают, твои тату на пальцах? – она посмотрела на его пальцы и на тату на его руке.

– Какое из них тебя интересует? – он непроизвольно прикусил нижнюю губу и прищурил глаза.

– Можно взгляну?

– Давай.

Набережную освещала лишь луна, да и людей кроме них было несколько. Она приблизилась к нему, чтобы поближе взглянуть на эти записи, и дрожащими руками взяла его ладонь. Пока она читала записи на его пальцах, он открывал для себя всё больше нового в незнакомой девушке. Её родинка над правой бровью, длинные ресницы, белое, как смерть лицо и трясущиеся руки.

Она, быстро опустив его руку, отошла на место, где сидела раньше. Сжала свои руки, чтобы остановить дрожь. Нет, у неё не было какого-либо расстройства или болезни. Её руки тряслись, когда она боялась или волновалась. Она не боялась.

– Alles, woran ich mich erinnere über liebe- всё, что помню о любви.

– Когда играешь в русскую рулетку, зная, что барабан револьвера заряжен патронами и нет пустых камор или же, будто вкладываешь инвестиции в швейцарский банк, зная, что завтра умрёшь. Теперь моя очередь. Курт или Боб? – он проворно сменил тему, как будто о Марли и шла речь.

– Курт. Леннон или Джексон?

– Леннон. Экзюпери или Верн?

– Экзюпери. Правда или действие? – его вопрос был настолько резким и непредсказуемым, как и начавшийся ливень. Никто из них не двигался и не пытался как-либо укрыться от ливня. Её серое платье прилипло к телу, а золотые слова Кобейна на его свитере стали влажными. Она будто бы была в цейтноте, и время, выделенное на раздумывание ответа, иссякала с бешеной скоростью, она ответила, поражаясь сегодня своим действиям:

– Действие.

Она любила рисковать, но никогда с подобной ситуацией не приходилось сталкиваться.

– Не уходи домой.-из-за сильного звука ливня, ему приходилось кричать.

Погода изменилась на глазах, резкий ветер, ливень, и уже началась гроза. Куда-то упала молния, дождь не прекращался и, было явно, что не прекратится в ближайшие полчаса. Была именно такая погода, когда в детстве свет сразу после начала грозы вырубали и, людям приходилось сидеть за одной зажжённой свечкой и ждать включения света, чтобы снова разбежаться по своим углам. Когда рассказывали самые страшные истории и наблюдали за тенью свечи. С самого утра веяло прохладой, и температура воздуха резко снизилась на три-четыре градуса, хотя предыдущие дни были достаточно жаркими.

Она смотрела на него, пытаясь понять смысл его слов.

На небе появились узоры из молнии, с неистовством загремел гром в очередной раз.

Она встала с камня, поправила рюкзак и поспешила уйти. Камни были скользкими из-за дождя, но подъём не предоставил трудностей.

– Якамоз… -его грудь тяжело поднималась. Убрав спавшуюся с лица прядь волос, он последовал за ней.– Если ты уйдёшь, то, как я тебя найду? – он уже пытался перекрикивать дождь, ибо она была уже в 10 метрах от него.

Она повернулась.

– Меня зовут Хязяль. Хязяль Алиева.– крикнула она в надежде, что он услышит, а затем скрылась из виду. Её голос прозвучал в ассонанс с дождём.

Услышав имя, он невольно подбоченился.

– Хязяль.– подумал он, прежде чем крикнуть во весь голос.

– Хязяль, я найду тебя.

Он стоял и смотрел вслед, пока дождь не стал покрапывать. Дождь беспощадно проникал в него, увлажнив прямые плечи, затылок, всю его. Дождь был беспощаден, зол гневом старой королевы, которая выпивает кровь молодых девственниц, чтоб сохранить ушедшую навечно молодость. Дождь, казалось, хотел продырявить головы людей, молния хотела напугать, грозы оглушить человеческий слух. Воздух пропитался запахом безжалостного дождя, камни стали скользкими, влажными, начертания заглавных букв на них стали отчётливее, трава стала мягче, наступив на землю, можно было бы понять какого это «жить» под землёй.

Природа не всех одарила одинаковыми ценностями или люди сами не одинаково их распределили. Человек, имеющий рук, вряд ли захочет их, так и со свободой. Южан Америки в 19-ом веке вряд ли интересовала свобода рабочих негров. Многих из нас не интересует жизнь убитого паука, или брошенного в канаву собаки.

Она жила близко к морю, а он ближе к людям.

***

Она вернулась домой вся намокшая от весеннего легкомысленного ливня. Ливень здорово потешился над ней, играя в веселую детскую игру, догоняя её, целуя её порозовевшие щёки, обливая водой, потом нежно поглаживая ветром, резко снова ударяя, как недовольный жизнью муж. Её лёгкое платье промокло насквозь, она не жалела, что вышла без спасительного зонта, без него всегда было интересней. Дома были родители, которые никогда не ложились спать, когда она поздно возвращалась.