Сергей Кравченко - Мама Мирра. Повесть о доле вечной женской…

Смогу ли быть собой без своего дома?

Дом – не просто лицо семьи, что в нем живет, дом – сознание, подсознание и сверхсознание хозяина дома. Мирра проектировала и строила свое жилище. У нее были на это деньги, и он, несомненно, отражает ее личность, сознательную и неосознанную структуру ее души…

Мы могли бы подробно описать, как устроен дом семьи Мирры, и это было бы очень интересное путешествие по лабиринтам души нашей героини, но не станем этого делать по двум причинам. Во-первых, дом отражает прошедшее хозяйки дома, которое ее сейчас беспокоит, и то настоящее, от которого она уходит. Во-вторых, такое отступление отвлечет нас от нее. Она же находится в состоянии, которое требует нашего внимания.

Я сделаю все, чтобы сохранить свою женственность без дома. Это возможно? Женщина во мне сильнее любого дома. Видимо, именно по этой причине слабая женщина остается в своем доме при распаде семьи.

Не потеряет ли мой дом уют и смысл, свет и тепло, которые я вносила в него?

В нем может появиться другая женщина. Она все перевернет по-своему. Все будет наполнено запахом ее духов, криками и плачем ее ребенка. Ее одежда и обувь будут в моем шкафу, ее отражение – в моем большом зеркале, ее тело – на моей уютной кровати, ступни ее ног – на моем мягком ковре. Это нестерпимо!

Память обо мне постепенно уйдет. А я призраком буду бродить и хозяйничать; плыть из комнаты в комнату, встречать по ночам каждого, кто идет на кухню попить водички или в туалет; ронять чашки, что оставили на краю стола. или скрипеть креслами в полной тишине; завывать потоком ветра в приоткрытой форточке или с шумом захлопывать дверь, словно сквозняком; гасить свечи и сжигать лампочки в самый неподходящий момент или обрывать тонкую нить картинки на стене; звенеть стеклом рамы, скрипеть паркетом, стучать на потолке, бормотать по ночам и задвигать тапочки под диван.

Мой дом всегда будет большим и светлым. Дом без меня все равно будет моим домом. В нем будет семья, пусть и без меня.

Будет ли в нем семья?

Пора просыпаться моим домочадцам. И они уже проснулись. Мама мужа всегда встает первой. Старшая женщина в доме, но в роли добровольной слуги, уступающая всем лидерство. Так не было заведено испокон веков. Но так установилось в нашем доме. Я в последнее время позволяла себе нежиться в постели до последнего, но вскакивала сразу же, как только слышала ее шаги. Когда мы встречались, она не смотрела на меня, опускала глаза, понимая, что живет в доме, где иные законы времени, иные вещи. В своем закрытом взгляде она хранила свои устои, другое понимание вещей и отношений.

Но одновременно с полным осознанием своей силы и молодости, которыми я наслаждалась много лет, я чувствовала, что мой дом меня подавляет. Как могло такое случиться? Может ли быть иначе? Я строила свой дом пятнадцать лет, но он начал мной управлять? У меня есть, была, своя комната. Она же и моя тюрьма в последнее время. Я ее любила, но в последнее время плохо за ней следила. Она меня начала стеснять. Я пыталась вырваться за ее пределы с помощью книг, вина, телевизора, фотографий и дел, но как-то не совсем успешно.

Все кажется таким фальшивым.

Карнавал вокруг не прекращается ни на минуту. Все в масках. Человек с голым лицом – чужак. Его толкают со всех сторон сказочные герои. Морды животных и люди без лиц пытаются привлечь внимание к себе. Они творят жизнь, в которой нет долга, достоинства, чести и ответственности.

Тем, кто без масок, тут же предлагают их. Кто-то снимает свою и отдает. На его же лице остается еще одна личина, еще более ужасная. Многие меняются лицами при совместной жизни. Даже дети примеряют тряпки, бумагу, пластмассу и фольгу на свои чистые и наивные личики. Старики, столкнувшись в слабости и болезни со своим лицом, стремятся закрыть его хотя бы обветшалыми кусками крашенного картона и ветоши. В храме, на работе, перед сном, на экране телевизора – все играют, фальшивят и скрывают то, чего, вероятно, никогда и не знали. Некоторые не осознают, что они прячут свое лицо, так как носят маску давно и она приросла, изменив личность под себя.

Некоторые усердно ищут свое Я, не снимая, по незнанию, с себя весь этот хлам и не очищая душу от лжи.

Но вот и маска смерти мелькнула! Она остужает веселье, меняет не только чувства и мысли ее обладателя, но и состояния тех, кто увидел ее со стороны. Изнутри ощущают ее и ведут сами себя в преисподнюю, отражаются в лицах наблюдателей и видят свое отражение в других как в зеркалах, распространяя себя в первую очередь среди своих близких, детей и внуков.

Быть открытым, искренним и естественным считается неприличным, словно быть голым, что простительно только маленьким детям в бане и на пляже.

Кто-то в порыве страсти споткнулся и приоткрылся, что сделало заметным его страдание – состояние и переживание, причиняющее боль от раны, гибели или смерти.

Сама жизнь под маской многим невыносима, особенно если она надета не по своей воле, например, в момент страшного события.

Привычка носить маску стала сутью души – чуждое приросло к сокровенному и стало частью лица.

Бесконечное множество скрытых трагедий людей, впадающих в несчастье по ошибке, тогда как изначально они были наполнены и пропитаны природной чистотой и маленькой семейной славой.

Мирра приоткрыла глаза и увидела себя над облаками. Земля осталась внизу, глубоко от нее. С каждым мгновением она удалялась от ее жизни. Казалось, она улетает от самой себя. Заложило уши, заныли суставы в плечах и в руках. Она набросила на себя тонкую шаль, и кажется, согревалась.

В аэропорту суетились люди, двигались лестницы, мелькали переходы, мельтешили ограничения, указатели и правила, все немного отвлекло Мирру. Физические проблемы облегчают боль души. Когда же самолет оторвался от земли и все немного успокоилось, вновь пришли воспоминания и состояния, которые сложно назвать жизнью. Мир переживается словно во сне. Прежнее окружение – дети, дом, мама мужа, автомобиль и дела, словно в тумане душу с ее сердцевиной окружила толстой оболочкой пустота. Ее крик миру не слышит никто. Люди прячут головы в свои дела. И даже если кто и слышит, по лицу невозможно понять, что понимает.

Одиночество.

Одиночество в комнате с портретами родных людей и умерших предков. Комната для истории семейного древа и корней. Полумрак, а единственное окно затенено летом большими деревьями сада. Осенью листья осыпаются и света прибавляется.

Мирра сидит в просторном кресле комнаты и одновременно в кресле самолета с закрытыми глазами. Она бы свернулась калачиком, если бы можно было, но сейчас только так – слегка сгорбившись и склонив голову, охватив себя руками, узлом переплетенными с шалью.