Сергей Кравченко - Мама Мирра. Повесть о доле вечной женской…

Комната с портретами бабушек и дедушек, матери и отца, дяди, детей…

Вновь навязчиво приходит уже знакомое сновидение со степью, ветром и худосочными стеблями травы под свинцовым небом. Мирра идет медленно и не знает, куда идти. Все вокруг одинаково, глазу не за что зацепиться. Бог убрал все привлекательное и манящее. Она поворачивается спиной к ветру, гонимая всем миром, склонилась, подобно трепещущей на ветру траве.

Спина начинает замерзать, и наваливается страх умереть от холода. Надо идти, идти и бежать куда-то от этого страха, стремиться туда, где его нет, в особое место, где можно спрятаться от трепета в душе. Рука тянется сорвать сухие тонкие стебли травы, прижимает их к груди. Собрала и остановилась. На коленках пытается уложить собранное смятое сухое богатство за подкладку плаща. Руки не слушаются, а ткань, такая крепкая и очень красивая в сравнении с мертвой и хрупкой травой, сопротивляется…

Не будем подробно рассказывать, как наша героиня все же утеплила свой модный плащ тонкими стеблями травы и надела это одеяние на дрожащее тело. Вот она уже в нем движется в темнеющей степи на согбенных ножках, словно бабочка, что ищет убежище перед зимней спячкой.

Возможно, вам, мой уважаемый читатель, жаль ее, как и мне, а данная сцена навевает грусть, что отвращает от текста моей повести. Но прошу вас, не покидайте ее. Так как она, я уверен, преодолеет все испытания судьбы.

Настойчивый запах еды разбудил Мирру. По салону самолета разносилась пища и напитки. Другие пассажиры уже активно их поглощали. Что-то поставили и перед Миррой. Выпила что-то, откусила что-то и она. Потом, обхватив горячую чашечку двумя руками, вновь прикрыла глаза и ушла в свои мысли и чувства.

Весь мир – пустынное и холодное поле, нет никого и ничего, только ветер подсказывает направление. Как долго она идет в пустоте и одиночестве? Где выход из этого безвременья? И есть ли он? Темнеет в бесконечном поле жизни.

Но вот вспыхнула точка на горизонте – она, мерцая, взбудоражила сердце.

Чья-то живая душа греется у огня.

Мирра ускорила свой шаг и даже порой немного бежит, спотыкаясь в ночи, падая и поднимаясь, не спуская глаз с живого огонька. Страх неизвестности порой возникает в ее душе, но быстро сменяется надеждой на лучшее, надеждой на тепло и уют дружественной беседы.

У костра сидит седой человек с широкой спиной и кормит огонь масками деревянными, бумажными, пластмассовыми, железными, волосатыми и лысыми, красочными и не очень, большими и мелкими, человеческими, масками животных и другими, непонятными с первого взгляда. Она остановилась в темноте, не смея подойти.

– Я давно жду, – промолвил он, слегка повернув голову. – Подходи и присаживайся, дом твой теперь здесь.

– Кто вы? – так тихо произнесла она, что порыв ветра совершенно стер ее голос.

– Я услышал твой крик, – отчетливо произнес седой человек.

Мирра обошла согретую огнем полянку с другой стороны и рассмотрела лицо хозяина очага. Он был похож на того идеального человека, что много раз предвосхищала она в своем воображении, и у него мечтала получить совет и поддержку. Его белая борода у костра светилась, длинные волосы растрепал ветер по высокому лбу, а темные цепкие глаза щурились от неровной улыбки, и ее нельзя было назвать только доброй. В ней были и горечь, и усталость от опыта, и уверенность хозяина настоящего, прошедшего и будущего времени жизни, и обреченность тем, что больше некому помогать Мирре.

– Будущее уже наступило, – сказал он.

Колени подогнулись, и Мирра присела на согретую землю. Усталая, замерзшая, изуродованная страхом и ночью.

– Я,.. – хотелось ей что-то сказать, но другие слова исчезли.

– Я все о тебе знаю, – сказал хозяин костра, – ты бездомная женщина, что бросила семью.

– Нет,.. – хотела сказать Мирра, но голоса не было.

– Тебе тоскливо и неопределенно! Ты потеряна…

– Да, – попытался вырваться звук из глубины сердца, но утонул в слезах.

«Какое оно, мое наступившее будущее?» – подумалось ей.

Будущее наступает в скрытых от нас измерениях мира, и только потом мы его осознаем и проживаем.

Самолет мерно гудит на большой высоте. Пассажиры давно успокоились и привыкли к полету.

Мирра настойчиво пытается заглянуть в будущее. Увидеть бы себя лет через двадцать.

Она находит в себе силы пофантазировать. Отпускает воображение на свободу, словно застоявшуюся лошадь, но такая воля навевает необъяснимую грусть, вызывает робость и даже страх. Не может понять этот страх и назвать его. А он стоит толстой стеной, нависает темной тучей, разверзается безобразной ямой, холодной пропастью, леденящей бездной перед будущим.

И несмотря ни на что, она чувствует приближение мерцающего миражом грядущего. Какая она в нем, какие в нем другие родные ей люди? Предстоящее близится словно неминуемое, большое и гораздо старше нее существо, а она, словно ребенок, стоит и не может шевельнуться. Она вызвала это существо и теперь уже и сама не рада, что оно появилось и надвигается на нее неотвратимо.

Ей сейчас столько же лет, как и ее рано умершей матери. В душе чувство детства так живо и ощущаемо всеми клетками тела.

Но это уже будущее. Пустой дом. Дети мои покинули его и живут своей жизнью где-то за его пределами.

Муж Асхан возится с повзрослевшим ребенком той, другой женщины. Он стар и с перекошенным лицом. Частично парализован? В его теле отпечаталась неудавшаяся жизнь и надвигающаяся смерть. Торопится успеть задуманное и пытается передать свои дела сыну, рисует схемы и цифры на большом листе бумаге синим фломастером, старается рассказать о своей торговой империи, вызвать восхищение в глазах сына. Но подросток не готов, он испуган, боится ответственности, просит отца передать все дела старшей сестре.

– Мне не надо! Отдай ей, – говорит молодой человек, вдавливаясь спиной в кресло и указывая изогнутым, изнеженным и полупрозрачным пальцем на старшую улыбчивую сестру Дану, что рядом с ним и с книгой в руке.

Вторая жена Асхана, где она? Она еще жива? Где же она? Ее нет. Асхан тоскует по распавшейся семье. А Мирра, сожалеет ли она, что покинула дом? Семьи нет, есть только потребности каждого отдельного ее члена. Неужели все будут жить врозь? Только своей жизнью?

Будет ли сын с отцом почтителен? А где я и мои девочки? Почему так пусто? И дом совершенно другой. Это не наш дом? А где же наш, где мы все?

Пустота и страх витают вокруг. Будущего нет?

У нас нет будущего?

Что-то надо делать, чтобы оно было! Да! Именно это чувство темного будущего толкнуло меня уйти искать новую, светлую жизнь, искать свет в нашей жизни. Но как это объяснить другим людям, которые будут меня осуждать? Уже осуждают! И дети могут присоединиться к осуждению. Это ужасно! И откуда им знать, если я сама только сейчас и то туманно понимаю, почему я ушла из дома.