Елена Васильева - Гомер и Ева

– Ну, пойдем на берег да поговорим.

– О, спасибо, откажусь. Там дети со злыми глазами, они набросятся на меня и закопают под курганом, а мне нельзя сейчас умирать. Моцарта жду.

– Не закопают, это мои стражи.

– Так это они тебя охраняют?

– Они следят, чтобы те, кто идет ко мне, не свернули к берегу. Нельзя быть одновременно на суше и в воде.

Вишневый вампир легко поднялся из-за стола и подал ей руку. Ладонь вампира оказалась узкой и ледяной. Ладони Моцарта всегда были теплыми, и Ева брезгливо поморщилась. Вишневый заметил это и поджал губы, как капризный обиженный ребенок.

– Прости, – извинилась Ева, но он уже менялся.

Показавшийся ей поначалу высоким и худощавым, он теперь едва доставал Еве до локтя, его лицо стало вдруг совсем детским, но под глазами пролегли морщины. Длинные пальцы на руках теперь были вдвое короче, коротко стриженная челка едва прикрывала лоб. Этот морщинистый мальчик бормотал какое-то заклинание, и Ева почувствовала, как пальцы на руках свела судорога.

– Ну ты совсем дурак?

А он только перебирал пальцами воздух и шептал непонятные слова, не поднимая на нее глаз с этими своими очень синими зрачками. Теперь болели не только руки – ноги тоже свело судорогой, и они не слушались.

И тут из карманов Евы выскочили игрушечные солдатики Моцарта – зеленые и коричневые. Солдатики вели себя как-то странно, каждый аккуратно приземлялся на обе ноги, перезаряжал маленькую винтовку и тыкал ею в сторону мальчика с развевающимся за спиной плащом.

– Padam! Padam! – запела Ева то, что напевал ей Моцарт на баррикадах, когда никто еще не хотел с ними бороться, и солдатики, приободренные воспоминанием, с каждым новым ее словом подскакивали и обрушивались на вампира, кололи его копьями в бока и в лицо, пока он не начал расти, пока не стал вновь выше Евы – на две головы и даже больше.

– Какая сильная связь, – вампир достал из внутреннего кармашка пиджака кружевной платок. Он вытирал платком кровь на лице и разглядывал солдатиков – теперь, защитив Еву, они вновь стали пластмассовыми игрушками.

– Все, к чему он прикасался, становилось не таким, как было до сих пор, – увлеченно рассказывала Вампиру Ева, пока они шли по лесу к морю. – Да вот хоть бы этот набор солдатиков – разве это обычно?

Вампир кивал – такое бывает.

– Эти солдатики теперь твоя армия, а тебе в пути пригодится армия, чтобы не умереть, чтобы такие, как я, тебя случайно не убили. И каждая вещь Моцарта будет защищать тебя, ты только чужакам их в руки не давай – разрядятся. Но их сила не безгранична, они работают, только пока ты помнишь своего милого мальчика.

– Моего милого мальчика, – повторяет Ева, пробует эти слова, они ей нравятся. – А ты почему в росте меняешься?

– Ты тоже меняешься в росте – все так делают, когда им больно или когда обидели, – сказал Вампир с очень синими зрачками. – Ты пришла сюда совсем маленькой. Если бы мы шли сейчас по пляжу, ты бы увидела, что мне песок по щиколотку, а тебе – по горло. Рост – величина непостоянная.

Ева уже почти не боялась вампира. Плащ красиво развевался, зрачки были бирюзовыми, вишни он больше не жрал.

– Мама всегда говорила, что это возраст непостоянная величина. Что если стрелку часов подкрутить, то он может вернуться на пять, и десять, и даже на двенадцать лет – без проблем.

– Так у тебя что, часы есть? – недоверчиво спросил вампир.

– Ну да. Я, правда, время еще ни разу в жизни не переводила.

– Но часы у тебя есть, – повторил он.

– Конечно, есть. С детства есть.

– Обожаю, когда приходят те, у кого есть часы. А мама знает, где ты?

– С ума сошел? У всех своя война.

– И свои демоны, – согласно кивнул Вампир.

– А ты что же, разбираешься в часах? Вообще-то в них должен быть компас, но я ими пользоваться не умею, так что шла сюда за жуками. А ты знаешь, где там компас? Можешь показать?

Вампир остановился, отступил на шаг и замахал руками. У него даже глаза округлились.

– Не надо. Не надо. Сама разбирайся. Пойдем, я тебе василиска покажу. Я тебе многое могу показать. У меня здесь чего только не отыщешь.

Еве уже не хотелось смотреть на василиска, но, в конце концов, она проделала долгий путь. Это ведь все ради Моцарта, в конце концов.

Она заметила жуков на деревьях, сбросивших иголки. Жуки не стрекотали. Вокруг тишина, а перед ней – кожистые крылья Вишневого вампира; и они шли дальше, пока не наткнулись на мост, перекинутый через высохшее русло.

Ева попыталась подняться на мост, но не смогла сделать ни единого шага: ее останавливал невидимый барьер. Вампир засмеялся, безо всякого труда он вступил на мост, и шел вперед, и звал Еву за собой.

– Без меня ты на мост не поднимешься. Без меня ты вообще не многое можешь. По ту сторону моста в гроте – клетка с василиском, но выпустить его из клетки может только тот, кто сумеет разорвать сильную связь.

– Как в атоме?

– Да, как в физике – получить из свинца золото можно в результате ядерной реакции с разрывом сильного взаимодействия. А получить камень, дарующий бессмертие, можно, лишь разорвав сильную связь между людьми, потому что в результате такого разрыва высвобождается энергия, вполне достаточная для того, чтобы выпустить василиска из клетки.

В глубине грота стоит клетка с василиском. Над василиском кружит, но не садится, аист – выжидает, когда ящерица вырвется, и тогда он набросится на нее, а та от страха откинет хвост.

– Я давно уже вырастил его, – произносит Вампир с очень синими зрачками, – но никто не решается ради бессмертия разорвать сильную связь, а не разорвешь – не получишь хвоста василиска, – вампир толкает Еву в спину – подойди ближе, посмотри, полюбуйся.

Скользкое тело животного неприятно отливает мутновато-рыжим в полумраке.

– Бред какой-то.

Ева пытается просунуть руку между прутьями, но вампир оттаскивает ее от клетки.

– У вас с Моцартом очень сильная связь, – после паузы произносит Вишневый. – Разорви ее – и обретешь бессмертие, и свинец в золото превратишь.

– И зачем мне бессмертие без Моцарта? Оно мне только ради него и нужно, ты разве не понимаешь?!

Рядом с василиском лежат несколько крупных яиц, и, если всмотреться, видно, что в них растут чахленькие туши рептилий.

Что-то нестерпимо давит на голову, Ева чувствует, как скелет сжимается – наверное, так странно работает гравитация, но если есть гравитация, то должна быть и точка опоры, а ее у Евы отняли, когда Моцарт отправился на войну.

Под этой давящей силой Ева уменьшилась настолько, что каждая песчинка казалась каменной глыбой, а выброшенное на берег вязкое тело медузы – целой горой. Все на свете теперь было больше нее, а она была совсем маленькая и все еще смертная.