Светлана Лаврова - Смерть приходит с помидором

– У меня тоже, – кивнул Митя и встал. – И картошка. А доска есть?

– Нету, так режь, на тарелке.

– Ух, твердые какие! – удивился Митя. – А на вид красивые, большие. Убить можно таким помидором. Слушайте, какой звук.

Митя постучал помидором по тарелке.

– Да уж, – покачал головой Кирилл, не отрывая взгляд от монитора и спешно что-то доделывая. – Чугунный прямо. Если стукнуть им по голове, получится закрытая черепно-мозговая травма, ушиб головного мозга, ранение, несовместимое с жизнью. А если таким помидорчиком запустить с расстояния, то череп проломит запросто, и будет открытая черепно-мозговая травма. И тоже несовместимая с жизнью. Так. Внимание. Она.

Кирилл обернулся к приоткрытому окну ординаторской. И Митя обернулся тоже. В неширокую щель лезло что-то бледно-белесое, очень тихое и на вид безобидное.

– Кыш! – негромко сказал Кирилл. Бледно-белесое кивнуло, быстро принимая антропоморфный облик, обозначились глаза, рот, очертания печального лица, к столу потянулась рука с длинными пальцами, изогнутыми во все стороны.

– К Потапченко тянется, – спокойно сказал Кирилл. – К его истории болезни. Блин, значит, рецидив будет, а я же всё чисто убрал. Кыш, я сказал! Пошла вон! Не трогай моего Потапченко, я что, зря ему опухоль шесть часов удалял?!

Митя, совершенно обалдевший от происходящего, машинально запустил в пришельца помидором, который не успел порезать. Красное ядро врезалось в бледное грустное лицо, пролетело насквозь. Лицо заколебалось, оплыло потеками и исчезло.

– Извините, пожалуйста, – растерялся Митя.

– Молодец, – похвалил Кирилл. – Нестандартно мыслишь, это хорошо для нейрохирурга. Помидорами Смерть еще никто не прогонял. Вот только, наверное, обиделась Она. Неуважительно это – помидором в морду. Еще придет. Ничего, справимся. А пока давай поедим, я уже просто сам себя перевариваю. Обедать вечно не успеваешь. Окно, что ли, закрыть, чтоб не лезла? Душно будет. Кто там орет внизу? Аж на четвертом этаже слышно.

Митя встал, чтобы закрыть окно, с некоторым трепетом выглянул наружу.

– Мужик какой-то лежит на газоне и матерится, – объяснил он, прислушиваясь к заковыристому тексту. – Что врачи выбрасывают всякую гадость из окон. Его по макушке чем-то стукнуло вроде камня, аж с ног сбило.

– Это наш помидор, – хмыкнул Кирилл. – Он пролетел сквозь Нее и упал вниз, на охранника. Где мои бутерброды? Вот они. Слушай, может, не будем помидоры резать? Очень уж хорошо они действуют. Сохраним против Нее.

– А вы же сказали – неуважение, – вспомнил Митя.

– Она сама виновата – в ординаторскую лезть некорректно.

И хирурги принялись за бутерброды.

– Вообще-то обычно ситуация под контролем, – жуя, объяснял Кирилл. – Она приходит, мы прогоняем. Не каждый раз и пистолет используем. Но в последнее время участились какие-то нехорошие случаи. Она проскальзывает мимо нас, мы не чувствуем. Обычно чувствуем, даже если она к больным лезет, а не к нам. А тут приходим утром на обход – а человек умер. Как будто Она какие-то обходные пути нашла, мимо нас и мимо анестезиологов. И я вот что думаю – надо бы проверить подвалы. Там гардероб для госпитализированных, всякие подсобные помещения, подземный проход к пищеблоку, коридор к моргу, спортзал… раньше был, а потом закрыли. Потому что ребята в спортзале начали испытывать какие-то неприятные эмоции – то ли страх, то ли просто неуютное какое-то чувство. Как будто кто-то там есть, а никого не видно. Ну и закрыли спортзал, чтобы это, которое не видно, по отделениям не шастало. Может, Она через подземные коммуникации лезет? Там есть выход на первый этаж, около аптеки. Я давно хотел на дежурстве проверить, но не могу же отделение бросить. А теперь нас двое. Вот и можно посмотреть подвалы: один остается в отделении, второй гуляет по подземным ходам. Если что не так – звоним по телефону и сбегаемся. Согласен?

Митя не очень хотел лезть ночью в незнакомые подвалы, битком набитые нечистью, но не признаваться же!

– Конечно, согласен, – сказал он бодро. – Очень интересно.

– А вот еще случай был, – вспомнил Кирилл, глядя на последний кусок колбасы. – Не у нас, а в другой больнице, в травме, травматолог Андрей рассказывал. Нейрохирурги собираются обедать, порезали колбасу. В это время привезли свежего пациента – какая-то травма головы, но он неплохо себя чувствует, ходячий. Он заходит в ординаторскую, прямиком к столу и начинает есть колбасу. Хирург сразу говорит: «Ага, компьютерную томографию можно не делать, диагноз ясен: травма лобной доли, гематома». Все-таки отправили на КТ – точно гематома лобной доли. Привозят следующего пациента – по закону парных случаев тоже заходит, тоже к столу и тоже за колбасу. Хирурги снова (глядя с грустью на исчезающую колбасу): «Надо же, опять лобная доля». Сделали КТ – снова гематома лобной. С тех пор гематома лобной доли у них в отделении называется «синдром колбасы».

– Ну я понимаю, – кивнул Митя. – Пациенты с поражением лобной доли могут быть фамильярны, неряшливы, без тормозов. Но мне почему-то не смешно.

– Ты же три дня только в нейрохирургии. Привыкнешь. У нас плохо работать, если не смеяться. Знаешь, у меня есть знакомый, он военный, боевой офицер, последняя награда за Сирию. Он мне сказал: «На войне гораздо больше смешного, чем страшного. Потому что война настолько противна человеческой природе, что люди начинают чудить, чтобы не сойти с ума». Так у нас то же самое. Онкология ведь тоже противна человеческой природе. Поэтому мы смеемся. А говорят, медики – циники. Мы не циники. Мы так живем, отстреливаясь от Смерти. Иногда это смешно. Вот был случай. Дежурил Владимир Николаевич. И ему медсестра сказала, что уже полночь скоро, а один пациент стоит в коридоре и не уходит спать. Николаич пошел, спрашивает, в чем дело. Пациент объяснил, что ждет электричку на Каменск, а электрички стали очень плохо ходить. Николаич сразу сообразил и сказал: «Так сегодня электрички отменили. На Каменск поезда не будет». Больной поблагодарил и пошел спать. Тоже не смешно?

– Немножко, – вздохнул Митя, фальшиво улыбаясь. – Они у вас что, все такие психи?

– Да они совершенно нормальные! – возмутился Кирилл. – Вполне умные, только у них опухоль в голове. Ну немножко странные получаются. Доел? А сейчас пойдем глянем сегодняшних оперированных в реанимации.

Хирурги поднялись на пятый этаж, где реанимация, замерли перед приоткрытой дверью.

– Погоди, – прошептал Кирилл. – Слышишь? Разговаривают…

В затемненной палате один пациент говорил другому:

– Задолбало уже лежать в этой реанимации!

Второй ответил:

– Да не говори! Сплошная жопа!

– Всё в порядке, – заулыбался Кирилл. – Если такие разговоры, значит, операция прошла хорошо. Один с опухолью мосто-мозжечкового угла, невринома слухового нерва, на нашем сленге «муму», второй с глиомой виска. Оба в палате не больше пяти часов. А им уже надоело! Отлично!