Виктор Акатов - Пепел Чернобыля. Дневник ликвидатора. Роман в четырех частях

Однако, это будет позже. А тогда, в первый мой день приезда в Чернобыль после аварии, мне больше всего хотелось побродить по Припяти. Времени было мало. За пять дней до заседания правительственной комиссии с моим вопросом надо было многое успеть. Сразу же отправился на станцию. Так и включился в чернобыльский водоворот, закрутивший меня по февраль 1987 года.

Мертвый город

На четвертый день мне опять предстояло допоздна проработать на АЭС. Несмотря на это, я постарался выехать из Чернобыля раньше обычного. Мои мысли в который раз крутились вокруг Припяти, по которой я так и не походил. Удастся ли когда ещё побывать здесь? Тогда я не знал, что задержусь в Чернобыле надолго, и думал, что через два дня мне придется покинуть зону. Перед поворотом на атомную станцию я не утерпел и скомандовал солдату-водителю ехать в Припять.

– Петр Валентинович, почему вы повернули на Припять? Правительственная комиссия позавчера выехала из Припяти. Теперь там делать нечего, – воскликнул Виталий Сергеевич Глухов, зам. начальника отдела капитального строительства одной из АЭС, вместе со мной вызванный правительственной комиссией для участия в рабочей группе по определению устойчивости разрушенного блока и организации строительства будущего объекта «Укрытие», которое журналисты назовут «Саркофагом».

– Вам да, нечего. А мне есть.

– Там никого нет, не с кем что-либо решать.

– Вы зачем за мной увязались? Сидели бы в Чернобыле, готовились к заседанию правительственной комиссии. Наш вопрос будет слушаться завтра в 14—00.

– Так меня в ваше подчинение назначили. Куда вы, туда и я. Думал, вы на блок едете, решил с вами пораньше, а вы зачем в Припять свернули?

– Чтобы не растерять прошлое.

– Как это?

– Сохранить город хотя бы в своей памяти.

– Почему?

– Потому что через некоторое время будет поздно.

– Вы что думаете, что город снесут?

– Не знаю. Но таким, каким он был, город уже никогда не будет. И никому здесь не жить.

– Что-то вы очень пессимистичны, Петр Валентинович. Закончим с аварией, вернутся люди. Ещё пятый и шестой блоки закончим строить. Всё будет замечательно! Как всегда.

– В этот раз не получится.

– Почему?

– Потому что период полураспада некоторых радионуклидов длится более сотен лет. И ещё потому, что надо верить не газетам, а знать, что произошло.

– Авария произошла.

– Может я и ошибаюсь, но я верю Легасову, а не газетной болтовне. Произошла ядерная катастрофа, Виталий Сергеевич, и пострашнее Хиросимы. Давайте помолчим. Сейчас будет Припять.

Предъявив пропуска, мы въехали в город. Я попросил водителя не спеша проехать по пустым улицам. Остановились в центре. Теперь здесь тоже стало безлюдно и тихо. Я вышел из бронетранспортера. Подошел к клумбе с розами.

Мне приходилось бывать в Припяти раньше. Пожалуй никогда я так не восхищался каким-либо населенным пунктом, как этим красивым, стройным, элегантным городом. Меня радовала его продуманная застройка с широкими тенистыми улицами, чудными розариями. Я любовался светлыми лицами жителей этого юного города, казавшегося из-за большого количества детей огромным детским садом.

Теперь город необитаем. Пустынен и безмолвен. Звенящая тишина, гнетущая и зловещая, рвала душу и сердце.

Уже покинуто здание бывшего городского комитета единственной тогда в стране партии, где с 22 часов 26-го апреля непрерывно заседала правительственная комиссия, которая вчера передислоцировалась в Иванков, расположенный по дороге на Киев за пределами 30-ти км. зоны. Покинута гостиница.

Лишь недавно в этих двух последних в городе зданиях бурлила жизнь. Но говоря военным языком, основные оборонные редуты были созданы. Надо было переходить к наступлению. В этих условиях штаб – сердце спасательной операции, не мог больше работать на износ. Так можно потерять управление. Потому правительственную комиссию и передислоцировали.

Теперь и эта последняя жизнь ушла из цветущего города. Только на лестнице из валяющегося шланга вытекала вода и тихо скатывалась по ступенькам, напоминая о том, что ещё два дня тому назад люди, входящие в здание, обмывали обувь, чтобы не заносить радиационную грязь внутрь здания.

А раньше город действительно был, как цветник. На центральной площади огромные клумбы радовали глаза прохожих множеством цветов и особе7нно роз. Вдоль всех тротуаров длинными рядами, как в строю, стояли деревья в окружении подрезанных кустарников и клумб. Во дворах бегали дети всех возрастов, звон ребячьих голосов слышен был далеко. Всюду на велосипедах сновали взрослые и дети. По проезжей части улиц взад и вперед сновали чистенькие, опрятные легковые машины последних моделей. По тротуарам шли припятчане, молодые, бойкие, светлые, гордые за своё дело, довольные жизнью и работой. Город цвел, источал аромат счастья и довольствия. Теперь всё в прошлом.

Последний сторож

Над крышами домов уже поднялось свежее солнце и его лучи прикоснулись к нежным лепесткам роз. Я смотрел на них:

Их еще окружало тонкое восхитительное дыхание, и они пленяли своей нежностью. Мне захотелось сорвать одну розочку на память. Я было уже дотронулся к стеблю, но меня остановил грубый окрик:

– Ты ще робышь, паскуда? Рваты розы нэ можна! – это орал выбежавший из здания горкома коренастый мужик пожилого возраста в темно-синей хлопчатобумажной робе.

– Почему это нельзя? Кому они теперь нужны? – возмутился я. – И что вы тут командуете? Кто вы такой?

– Ты нэ выкай на мэнэ? Выкай у свойому институте. Понаихалы! Чого прыпэрлысь?

– Не хамите! Я член правительственной комиссии, – соврал я, не объяснять же ему, что я всего лишь руковожу рабочей группой при правительственной комиссии. – Вы кто? – повысив голос, требовательно спросил я мужика.

– Я сторож.

– Какой ещё может быть здесь сторож? – спросил подошедший Виталий Сергеевич.

– Як, якый! Завхоз горкома партии, колы позавчёра уезжав, наказав мэни слэдиты, щоб вокруг був порядок.

– А сколько вас сторожей? – уточнил я.

– Я одын.

– Как так?

– А ось так. Колы людэй из Прыпьяти увозылы, я сторожив, а тых сторожив, кого не було на дежурстви, тэж увэзлы. Бильше нэма, кому сторожуваты.

– Как вас звать?

– А тэбэ? Хто ты такый? Дэ твои докумэнты, щобы мэнэ спрашюваты?

– Меня зовут Петр Валентинович Русенко, – я показал ему свой пропуск.

– Добрый пропуск. Вэлыкый начальнык, колы всюду маешь проходыты. Добрэ. Мэнэ зовуть Мыхайло Ондрийович.

– А где вы ночуете, если вы один сторож? – поинтересовался Глухов.