Виктор Акатов - Пепел Чернобыля. Дневник ликвидатора. Роман в четырех частях

– В девять раз, – уточнил паренек.

– Видишь, бабуля, в девять раз. Так это только территория зоны отчуждения. В Чернобыле радиоактивные облака ветер разносил во все стороны света не менее месяца. Столько тысяч квадратных километров не забетонируешь, и в саркофаг не запрячешь. Добавь еще места, зараженные радиоактивными осадками в Белоруссии, Украине, России, наверное, 100 000 кв. км.

– Ого! Это же получается в триста раз больше! – выпалил паренек. – А вы сказали в сорок.

– Это я читал. После Чернобыля изучал всё, что смог найти о трагедии в Хиросиме. По погибшим в первый день Чернобыль не сравним. В Хиросиме и Нагасаки сразу погибло около двухсот тысяч человек. Один ученый писал, что Чернобыль в сорок раз больше нагадил. Может быть это по общей мощности радиационного заражения. Не знаю. По площади – в 300 раз.

– А сколько погибло в первый день? – спросил пацан.

– Двое. Затем в течение лета вроде ещё полсотни, а за год, слыхал, больше 6 тысяч человек умерло, потом не знаю. Не говорят же. Правда года два назад была передача по телевизору о Чернобыле журналистки, помните которую похищали чеченские боевики… Забыл фамилию…

– Елена Масюк? – неуверенно спросил мужчина, сидевший рядом с мальчиком.

– Во, во! Точно, Елена Масюк. Так вот она говорила, что за годы после Чернобыля, это почти за двадцать лет, уже умерло триста тысяч человек.

– Это по 15 тысяч человек в год! – воскликнул мальчик.

– Ага. А в Хиросиме, я уже говорил, ежегодно умирают по пять тысяч. Там сразу облучилось больше трехсот тысяч человек и за шестьдесят лет столько же умерло. Тут интересная особенность – оказывается японцы в силу своей традиции редко меняют место жительства. Поэтому облученные в основном не уехали подальше от Хиросимы. А у нас облучилось больше четырех миллионов человек и разъехались они по всем областям, аж до Сахалина.

– Это что же, и у нас столько же помрет, сколько облучилось в начале? – с недоверием спросил «спортивный костюм».

– Не знаю. Нет статистики, которой можно было бы доверять. Может быть, меньше, может, больше. Никто же правду не говорит. Всех по СНГ разметало. У каждой страны свои проблемы, да и смотрят они все в разные стороны.

– А если у нас такой же темп, как у японцев? – озаботился «спортивный костюм».

– Нет. Всё-таки медицина за шесть десятков лет продвинулась. Но у нас на огромной территории выпали радионуклиды тяжелых элементов, долгоживущие, некоторые распадаются сотни лет. Так что грязь чернобыльская, наверное, уже расползлась по всей стране. Может всех затронуть. А если реактор окончательно не успокоят, то может быть и хуже…

Последнее пристанище

Возникшую паузу прервал «спортивный костюм»:

– А может ты всё врешь, парень?

– Слушай, Петр, ну хоть ты скажи ему. Что всё молчишь? Разве я не прав? Ты ведь там небось начальником был?

– Ну, был.

Мне так не хотелось говорить о себе. Вообще я не любил разговоры на чернобыльскую тему, старался избегать их, а тут такое дело. Говорить не хочется и неудобно молчать. Тогда я решил переменить тему и сухо спросил Николая:

– А ты-то, где там был? В какое время?

Николай, немного задумался и, как бы нехотя, ответил:

– И был там,.. и не был…

– Это как? – удивился я.

– Да так, едрёна Мотя! – в сердцах воскликнул Николай. – Брат старший был у меня там. Ещё в первые дни. Получил за один день больше ста рентген. Пошел на блочный щит управления какую-то документацию забрать, хотел что-то понять, как всё случилось. Лез по кабельному каналу, через какие-то обвалы… Там же тысячи рентген свистели! Ну, и сгорел…

– Кто ему разрешил?

– Да, никто. Сам так решил… Он же принимал четвертый блок в эксплуатацию. Вот, его и заело. Вину свою чувствовал. Сразу свалился. Я его уже в Москве нашел в Воробьевской клинике. Там находилось больше сотни ребят с Чернобыля и брат. Первые лежали в спецбоксах. Часто умирали. Иногда по два человека в день. Брат умер через четыре месяца.

– М-да!.. Глупо… Можно было обойтись без этой самодеятельности… А сам ты в Чернобыле был?

– Похоронил брата и поехал туда. А уже режим, не пускают. Ты, мол, кто такой, откуда, зачем? А я просто хотел отмолить грех, что на нашей семье висит. Если бы брат Виктор не принял блок в эксплуатацию, может, и этой аварии не было бы.

– Ну, это ты не заблуждайся. Не бери чужой грех на себя. Да и не было греха. Или тогда мы все во грехе. К сожалению… Николай, авария всё равно случилась бы. От той комиссии, что принимала блок, ничего не зависело. Трагические ошибки ученых и руководства атомной энергетики выявились после чернобыльской трагедии. И вообще. Блок должен был где-то взорваться. Мы все так тогда думали. Ожидали. На Ленинградской за четыре года до того точно такая же авария была. Это могло случиться и на Смоленской, Курской. Не при чем тут твой брат.

– Ну, не знаю. Только многие винили его. И мне этим тыкали. Потому я, по специальности механик, решил, что где-нибудь пригожусь. Пробрался в зону по какой-то тропе, попросился в строительную организацию, сказал, что местный, никого у меня нет, документов нет, деваться некуда. Поверили, приняли. Выполнял всякую работу, какую давали. На Новый год все уезжали по домам, ну и я попросился съездить в Киев на недельку передохнуть. Дескать, к дальним родственникам, а сам мотнулся домой к семье, в Пермь. Приехал, нарассказывался, возможно переволновался и на второй день инфаркт. Долго лечился. А документов, когда уехал, не взял! Всё, что было со мной, там и осталось. Числился-то не как командировочный, деньги получал на месте, документов у меня никаких не было, пропуск в зону с собой взял, но он куда-то задевался, так и не нашел. Сколько лет доказываю, что я – ликвидатор. Полное название организации оказалось и не знал. Говорю, хозяйство Горбунова. А какого Горбунова, откуда он, и не задумывался, работал да и работал. Кадровые документы теперь где-то в другой стране, на Украине. Вот и получается, и был там, и не был… Ну, да ладно. А ты куда путь держишь?

– В Москву.

– По делам или отдыхать?

Я думал, говорить или нет. Почему-то не хотелось лукавить перед этим человеком. Но и при всех говорить, куда еду, тоже ни к чему, если знает, поймет, не знает, ну и ладно. Ответил коротко:

– Да, так, на Каширку.

– Во дела! Я тоже туда еду. Ну ты даёшь! Вот это да! Правда я сначала мотнусь в Киев, один хороший человек помог разыскать организацию, в которой я работал, а потом тоже на Каширку, – и оглядывая попутчиков, грустно объяснил им. – Это Всесоюзный онкологический центр при Академии наук 16 16 Ныне Российский онкологический научный центр им. Академика Н. Н. Блохина Российской академии медицинских наук. . Последнее пристанище. Он находится на Каширском шоссе. Все, кто там побывал, называют его просто Каширка. Петро, а что у тебя? Операция была? Какой раз едешь?