Виктор Акатов - Пепел Чернобыля. Дневник ликвидатора. Роман в четырех частях

Посмотрел в окно. Взгляд заскользил по нескончаемым крышам домов, теряющимся в дымке огромного города, между которыми угадывались улицы. Внизу, мимо клиники стремительно удалялось широкое Каширское шоссе, пока не скрылось вдали под железнодорожным путепроводом.

Круговорот

Вглядываясь в окно, я тогда подумал: «С какого же московского вокзала идет эта железнодорожная ветка?». Попробовал сориентироваться. Мне показалось, с Казанского, что стоит на Комсомольской площади, которую в народе называют «площадью трех вокзалов». Действительно, по обе стороны этой широкой, слегка вытянутой, площади, рассеченной пополам трамвайными путями, расположены Казанский вокзал с одной стороны площади, напротив, Ленинградский, Ярославский вокзалы.

Знаменитая площадь! Вот уже 37 лет я по несколько раз в год бываю на этой площади. Отсюда в восемнадцать лет начал свою дорогу в будущее, покинув родину детства и юности. С Казанского вокзала, отправился в неведомый Казахстан, на станцию Тюра-Там, в воинскую часть 12253, оказавшуюся главным военно-строительным управлением на космодроме Байконур. Там к своему возрасту я прибавил ещё четырнадцать лет очень интересной и напряженной работы.

Уйдя из дома в 14 и женившись лишь в 29 лет, холостяковал полтора десятка лет. Женат был всего девять лет. Теперь опять пятнадцать лет один.

Услужливые мысли, как на ускоренной киносъемке, понесли в прошлое, замелькали точки на карте: Камчатка, Ужур, Капчагайская ГЭС, Восточный БАМ. Вспомнилась граница с Китаем в районе Жаланаколя, радиорелейная линия Фрунзе – Ош, ракетные комплексы на Северном Казахстане, под Костромой и Калугой, да ещё Монголия. Жизнь потрепала изрядно, обкатала со всех сторон. Потом атомная энергетика, пуск первых энергоблоков на Смоленской и Калининской АЭС. Три спасательные операции после землетрясений в Ташкенте, Спитаке, аварии в Чернобыле…

Когда работал на Калининской атомной, приезжал на другую сторону площади – Ленинградский вокзал. Через тридцать два года стал приезжать в Москву на Ярославский вокзал. Вот круг трех вокзалов и замкнулся.

Сколько ещё мне придется приезжать сюда? Или осталось немного? Господи, опять лезут эти мысли! Стоп-стоп! Не расслабляться! Как там у Губермана?

Так, на чем я остановился? Ага. Утром приехал в Москву… Вышел из вагона с Николаем… Подошел Игнатьич…

Мысли невольно возвратились к нашему утреннему разговору в поезде… Да-а! Со сколькими чернобыльцами я встречался за годы после аварии, но эта встреча была необычна. Я не во всем согласен с Николаем. Но его неравнодушие, боль за всех и за страну тронули меня глубоко и не давали успокоиться. А еще этот Василий Игнатьевич! Я сам еле сдерживался, чтобы не сказать всё, что о нем думал. Николай сделал это с лету, хлестко, жестко, хотя и многословно. И тронул видать, не только меня… И вон под конец, как все обернулось!

Дневник

Жаль, нет рядом таких Николаев, которые бы растолкали, разбудили, окатили ведром холодной воды, чтобы выпрямился скукожившийся человек, поднял голову и увидел, что главное в жизни не суета ради быта и мирских утех. И кто нам мешает жить по-другому, без ушата леденящей воды? Кто? Мы сами…

Это почти век назад про нас сегодняшних сказал Саша Черный. Видимо без людей, несущих правду в промытые властью и идеологией мозги, народ затухает. Такие Николаи и есть Прометеи, Данко, пробуждающие и дающие свет жизни…

Жаль адреса Василия Игнатьевича не взял и фамилию у Николая не спросил…

Последние годы блекнут по сравнению с яркими дочернобыльскими. Работа – дом, дом – работа, работа – дом и так далее. Карусель. Вот и сын вырос. Отдалился в заботах о своей службе, жене, дочке. Через столько лет, нашла Андрея его мать, то бишь бывшая моя женушка, бросившая нас ради своих утех и никогда эти годы не вспоминавшая о сыне. Наверное счастье закончилось, вот и потянуло назад, замаливать свой грех. А сын принял её, видать истосковался по материнской любви, даже стал редко писать мне. Возможно, я ему уже и не нужен. Значит, эстафетную палочку жизни, врученную мне когда-то моим незабвенным отцом, я передал дальше. Пост сдал, пост принял.

Что останется после меня? Память сотрется, вещи истреплются. А дневник сохранит Андрею частичку меня, расскажет ему, как мы жили, о чем-то предупредит, насторожит. В общем буду писать. Кроме того, дневник – это разговор с самим собой, когда нет другого собеседника.

Шрамы

Уже шёл пятый день моего очередного пребывания на Каширке. Придя после ужина в палату, я присел к столу и решил перечитать то, что записал накануне. Через некоторое время постучали в дверь. С неудовольствием проворчал:

– Да-да, кто там?

Молчание. Не желая отрываться от чтения, я крикнул:

– Да входите же!

Медленно приоткрывая дверь и, как всегда стесняясь, вошла Татьяна и стала у порога. Мы не виделись полгода, после моего предыдущего приезда. Не ожидал ещё раз увидеть её.

Это была женщина на вид лет двадцати двух – двадцати пяти, невысокого роста, худенькая, с детским выражением лица и очень грустными глазами. На самом деле ей было уже за тридцать. Шесть лет назад при прохождении обследования в связи с беременностью у нее обнаружили опухоль. Тяжелая и опасная болезнь – лимфогранулематоз, т.е. лимфосаркома.

Рожать не разрешили. Сказали, умрешь до или во время родов. Но Татьяна хотела родить и родила. Потом лечение в Оренбурге. И, как часто это бывает, перед неистовым стремлением жить, болезнь отступила. Но не навсегда. Полтора года назад обнаружилась опухоль щитовидки.

В Оренбурге она отказалась от лечения и поехала без направления в Москву. Отец у нее умер от рака желудка через три года после аварии на Чернобыльской АЭС. Они жили в Припяти, отец работал в той смене, в которой произошла авария на 4-ом блоке, он был старшим инженером по управлению реактором первого блока. Тогда несколько человек с первого и второго блоков помчались на четвертый помогать ребятам. Все переоблучились.

Отец Татьяны не побежал. Её мама работала поваром в столовой на станции. Родители сразу решили бросить всё и уехать подальше от этого взрыва. В Орске под Оренбургом жили родители отца, туда они и бежали. Но Чернобыль всё равно догнал. Отец умер, Татьяна лечилась от злокачественной лимфомы. Дети остались с мамой. Муж, чтобы прокормить семью, нанялся на заработки в Подмосковье к одному из бывших орских крутых.

За полгода, что не виделись, она осунулась, сникла.