Виктория Травская - Сопротивление материала. Том 1. Старый бродяга

Получив весточку от брата, мать засобиралась в дорогу, несмотря на то что последнее время почти не выходила из дома. Катя поделилась новостями со своим начальством – доктором Кохом, который был лечащим врачом матери.

– Даже не думайте об этом! – воскликнул он. – У вашей матушки очень слабое сердце, эта дорога её убьёт! Вы разве не знаете, как нынче ходят поезда?

Катя упросила Коха поговорить с матерью, которая и слышать ничего не желала о том, чтобы отложить поездку. После этого разговора мать, скрепя сердце, смирилась с тем, что им придётся остаться. Но взяла с Кати клятвенное обещание: если с ней что-нибудь случится, Катя сразу должна ехать к дяде. Так спустя полгода, ранней весной, она оказалась в Раздольном.

За обедом выяснилось, что деваться Кате, собственно говоря, некуда. Дядя Петя был её единственной роднёй, но где его теперь искать? Можно, конечно, осторожно поспрашивать у знакомых: вдруг он с кем-нибудь обсуждал свои планы, но особой надежды на это не было. Катя стояла на том, чтобы вернуться в Саратов: там у неё, по крайней мере, была работа и какие-никакие знакомые. Но Наталья Семёновна категорически возражала:

– Что вы, Катенька! Такая тяжёлая дорога – к тому же небезопасная! Да вы поглядите на себя: вы совершенно измучены. Нет, нет и нет. Вам необходимо отдохнуть, набраться сил, а там будет видно.

Катя возражала, но в её голосе не чувствовалось уверенности.

Наталья Семёновна как в воду глядела. После обеда Катя, которая, несмотря на жарко натопленную печь, зябко куталась в пуховую шаль, поднялась к себе прилечь. Теперь уже Дуся накрывала чай. За окнами совсем стемнело, но девушка всё не шла. Наталья Семёновна решила её не беспокоить и села было пить чай одна, но на душе у неё было неспокойно. А тут ещё Дуся стала интересоваться, где же их гостья.

– Хотите, я поднимусь, позову её чай пить?

– Пожалуй…

Когда спустя несколько минут по лестнице застучали торопливые Дусины шаги, Наталья Семёновна встала ей на встречу.

– Натальсемённа, душечка, беда! – громким шёпотом начала Дуся ещё за дверью.

– Что?! Что такое?

– Заболела наша барышня! Я, говорит, полежу, мне нездоровится, а сама вся пышет как печка! Я им лобик потрогала – чуть не обожглась!

– О господи! – перекрестилась старушка. – Доктора надо. – И она тяжело засеменила в кабинет, где стоял телефонный аппарат.

Напряжение последних месяцев, скудная пища, долгая дорога в промёрзшем вагоне и почти два часа бесплодного ожидания под ледяной моросью привели к тяжёлому воспалению лёгких, от которого Катя выздоравливала очень медленно. Дедовы (включая сюда и Дусю) окружили девушку самой деятельной заботой. Только три недели спустя она впервые встала с кровати. Дуся усадила её у окна, за которым под первыми тёплыми лучами разворачивались почки и воздух звенел от птичьих голосов.

Перестилая постель, неутомимая Дуся рассуждала:

– Вам надо на солнышко, барышня! Доктор велел проветривать, а я думаю, этого мало. Вот закончу здесь и пойду в чулан…

– А в чулан-то зачем, Дусенька? – улыбаясь прекрасному дню, спросила Катя.

– Там плетёные кресла лежат. Вытащу их на веранду, смету пыль – и вас усажу! Когда ихняя горничная брала расчёт, я с ней по всему дому прошла, чтобы она всё мне показала. Поэтому про кресла и знаю.

– А почему она уволилась? – полюбопытствовала Катя – она и не знала, что у Дедовых была ещё прислуга.

– Так времена-то вон какие! Платить ей стало нечем, да и не за что, честно говоря. Хозяйка с Ильёй Аркадьчем одни остались, много ли им надо? Готовки мне тоже стало меньше, так и на остальное времени хватает.

Дни стали длиннее, и когда Илья возвращался вечером домой, солнце едва закатилось за крыши. В тёплом воздухе пахло клейкими молодыми листочками и ароматами стряпни из открытых по тёплому случаю дверей и окон домов. Пройдёт ещё неделя-другая – и прилетят стрижи, огласят городок весёлым свистом, исчёркают небо над садами стрелами своих стремительных крыльев…

Дышалось легко. Илья скинул пиджак и наслаждался упругим ветерком, омывающим грудь через тонкое полотно рубашки. Было что-то ещё в этом вечере, чувство какого-то радостного ожидания. С таким же чувством он мальчиком просыпался в рождественский сочельник и вдруг вспоминал: праздник! Шумным кубарем, в пижаме и босой, скатывался с лестницы, и сердце колотилось, когда отворял дверь гостиной. Там, в самой середине комнаты, возвышалась – вся в стеклянных шарах и мишуре, с рождественской звездой на макушке – ёлка! Он некоторое время стоял рядом с ней, вдыхая тёплый хвойный запах и разглядывая украшения. Потом не спеша обходил её несколько раз, и только после этого заглядывал под нижние ветви, отыскивая среди свёртков и коробок те, на которых было его имя…

Илья ускорил шаг, словно и на этот раз его ждала дома ёлка. Кирпичный фасад дома сиял всеми четырьмя вымытыми окнами. Некоторые из них были открыты. Илья прислушался: внутри было тихо. Он шагнул в ворота, обогнул угол и поднялся по деревянным ступеням…

Веранда ещё была озарена мягким закатным светом. На вымытом до блеска дощатом полу, в плетёном кресле, заботливо укутанная пледом, спала Катя. На её коленях лежала раскрытая книга, и ветерок шевелил страницы, прижатые тонкими пальцами. Тёмные ресницы отбрасывали густую тень на тонкое бледное личико, ветерок играл выбившейся прядкой волос, прихотливо очерченные губы приоткрыты…

Илья замер, словно боялся вспугнуть это видение. Он вдруг остро почувствовал себя ужасно громоздким и неловким. Так он и стоял с закинутым за плечо пиджаком, не шевелясь, с блаженной улыбкой глядя на спящую Катю. И вдруг девушка вздрогнула, потянулась и – открыла глаза! И из этих глаз на него хлынул поток синего света, который затопил его душу мучительным счастьем. И душа захлебнулась в этом счастье и покорно пошла на дно. Едва ли Илья был способен осмыслить своё чувство, но он знал: что бы там ни было, его жизнь теперь принадлежит этой хрупкой девушке. Он стоял и смиренно ждал приговора. И вот она улыбнулась, и это уже было счастьем.

– Добрый вечер, Илья Аркадьевич! Какой чудный день…

Её голос вернул ему способность двигаться, как «отомри!» в детской игре. Он приблизился и склонился над ней, поправляя на тонких плечиках распахнувшийся было плед.

– Так не годится, Катя. Вы замёрзнете, а вам нельзя. Вы ещё не окрепли после болезни, – приговаривал он, чувствуя острое недовольство собой и своими словами – раскудахтался, как наседка! Не то, всё не то… Он остановился, присел перед креслом на корточки, взял Катины руки в свои большие, мужицкие ладони, снизу вверх заглянул ей в лицо. Продолжая улыбаться, она смотрела ему в глаза, и он не мог угадать значение этого взгляда: насмешка? Но она не отнимала рук, и Илья очертя голову бросился в этот омут: была – не была! Пропал, всё равно пропал…