Валерий Столыпин - А ночь была как музыка, как милость

А мы купались… И вода светилась…

И вспыхивало пламя под ногой…

А ночь была как музыка, как милость

торжественной, сияющей, нагой.

Вероника Тушнова

Время летело, странно пульсируя: иногда тянулось, а то вдруг начинало перемещаться скачками.

Выходишь в понедельник на работу, а уже пятница. Впереди два бесконечно длинных томительных дня, когда нет ничего, кроме тоскливого одиночества.

Несмотря на это никого не хочется видеть.

Совсем никого.

София, не Софья, а именно София, внешность имела миловидную, привлекательную, но относилась к ней равнодушно.

Женщина не пользовалась парфюмерией и косметикой, предпочитала для украшения лица пощёчины, вызывающие пылающий румянец, и укусы для наполнения кровью и усиления цвета для губ.

Глаза и волосы у неё были яркие от природы.

Преимуществами фигуры София тоже не пользовалась: носила объёмные свитера и блузки, просторные брюки с высоким поясом и вытачками, туфли без каблука.

Ей интересовались мужчины, даже весьма активно. София периодически предпринимала попытки с кем-либо познакомиться.

Романтические эксперименты обычно ни к чему серьёзному не приводили: не было в отношениях с ними того, что однажды, восемь лет назад с ней происходило.

Тогда, в девятнадцать лет, её рассудок был взбудоражен мальчишкой, который учился в том же институте, что и она.

Некая колдовская сила заставила Софию сконцентрировать внимание на Северьяне без остатка. Чем именно привлёк девушку этот парень, она не понимала. Он в один миг стал для неё всем.

Девочка почти полгода бредила любовью, чуть не вылетела из-за избытка эмоций с курса.

Сева был обходителен и ласков. От его прикосновений София едва не падала в обмороки. То же самое происходило с девушкой ночами, стоило только представить встречу с любимым.

Мальчишка имел у девочек успех, но любить не был способен.

Северьян грубо порвал связь с Софией, как только добился её интимной благосклонности.

Было больно. Девочка долго находилась в депрессии, много раз замышляла уход из жизни, даже писала прощальные письма для родителей.

Если бы не Ромка Шершнёв, друг детства, спасший Софию от рокового шага, возможно, её уже вспоминали бы только в дни рождения и смерти.

Ромка был настоящим другом.

С тех пор как её предали, отношения с мужчинами не складывались. А Ромка…

Ромка, это Ромка, этим всё сказано.

С ним можно говорить обо всём, даже о том, о чём нельзя ни с кем другим.

С ним всегда замечательно, но у него была девушка, Катя Рохлина. В их отношения София не лезла, никогда не расспрашивала, а Сева не любил распространяться на интимные темы.

Она часто всматривалась в лицо его подружки, пыталась прочесть, как та к нему относится, даже немного ревновала.

Единственное, что София знала точно, что любовь у этой парочки было непростой. Месяцы пылких чувств, эмоциональных подъёмов перемежались неделями конфликтов и ссор, изматывающими расставаниями, азартными телефонными баталиями.

Несмотря на сложности отношений, это была настоящая любовь, иначе, почему бы сражение или романтический поединок длился уже больше пяти лет.

Роман сильно страдал оттого, что не мог отыскать точку равновесия.

Последнее время София была предельно одинока. Ромка не приходил, не звонил, не давал о себе знать. Похоже, между влюблёнными опять происходило что-то неприглядное.

Женщине было ужасно жалко друга. Она много думала об их отношениях, таких искренних и близких, но отстранённых и далёких одновременно.

София не могла понять свои чувства. Всех мужчин она сравнивала с Романом. У каждого находила массу изъянов и несоответствий.

Что-то в их дружбе было не так.

Но что?

Женщина невыносимо нуждалась в любви, мечтала о ласке, грезила взаимными чувствами, но особенными, такими, когда можно быть уверенной на все сто процентов и даже больше.

Такого человека она знала только одного – Романа.

Но он друг.

Да, бывали и у них моменты близости. София много раз позволяла Ромке обнимать себя, утешать, даже поцелуи случались, но добродетельные, отеческие.

В них не было страсти.

Роман видно просто не знал другого способа успокоить женщину, передать ей свою уверенность и сочувствие.

Софии казалось, что он делает это с определённым безразличием, бесполо.

Друг никогда в такие моменты не переступал черту, не давал повода почувствовать своё мужское начало.

Он утешал её как ребёнка.

София понимала, знала, что молодой мужчина всегда в отношениях с женщинами подчиняется инстинкту самца, более сильному, чем глубокие чувства, желает иметь с ними секс, но ничего подобного, никакой страсти в отношении себя от Ромки не видела, не чувствовала.

Казалось, он был холоден даже тогда, когда целовал в губы.

Он ни разу не дотронулся похотливо до её груди, не дрожал, проводя ладонями по её лицу, не прижимал с вожделением.

София не могла воспринимать его нежность как интимную ласку.

Роман не такой.

А какой он, какой? Почему мысли о нём занимают так много сил и энергии? Ведь он друг. Просто друг.

Ромка не был стеснительным, запросто мог намекнуть, что не прочь переспать с ней. Но делал это деликатно и так тонко, что это можно было принять за шутку.

Когда между Ромкой и Катей проскакивали искры раздора, София в свою очередь начинала реанимировать его искалеченную душу, тоже сближением тел и душ.

Иногда в такие минуты они лежали на кровати, тесно прижавшись, передавая взаимное тепло, искреннее участие и нежность, способную исцелять.

Роман гладил Софию по голове, перебирал её локоны, уткнувшись в шею. Иногда они вместе плакали.

Было приятно, уютно, их тела обволакивало истомой и нежностью.

Ромка несколько раз предлагал начать интимные отношения, ласково заглядывал в глаза. Словно проверял реакцию.

София считала, что уступать, потакать его слабости не нужно: это может разрушить самое главное – дружбу.

И вот ей уже двадцать семь, а любви всё нет и нет. Теперь и Ромка исчез.

Зато мысли о нём и чувства всегда были с ней, точнее в ней.

София всё чаще думала о Ромке, представляла, как они лежат, обнявшись, как он…

Как он? Но, почему именно он?!

Да, да, да! Она представила, как целует Романа, как они сливаются в единое целое.

Не так, как обычно, чувственно, по-взрослому.

Друг ласкал её грудь, прижимал к себе. Волна напряжения прокатывалась по телу, кровь приливала к лицу, к груди. Жар и трепет опускались ниже, вызывая томительную сладость и ощущения праздника.

Такие грёзы случались всё чаще, становились постоянными спутниками плохого и хорошего настроения.