Валерий Столыпин - Я тебя… никогда!

И снова, снова до душевной боли,

До трепета и страха быть не с ней…

Эх, фантазёр, да успокойся, что ли,

Пока не поздно, разлюби скорей!..

Алла Челядина

– Никита, выручай, – слезливо скулила Вика Гурина, подруга детства, работающая после недавнего конфликта на прежнем месте в его консалтинговом агентстве ассистентом делопроизводителем, – понимаешь, я втрескалась… я очарована им до потери пульса, до психотравмы с сотрясением мозга. Северьян такой милашка. Представляешь, у него фамилия Барышников, как у великого танцора. И вообще…

Последнюю фразу женщина произнесла с придыханием, с мольбой прикладывая руки к груди, вывалив скороговоркой кучу ненужной романтической информации.

На зону декольте и грустные оленьи глаза сотрудницы Никита Данилович не мог смотреть равнодушно никогда: он был безнадёжно влюблён в эту удивительную малышку с тринадцати лет. Ему ли было не понять муки неодолимой страсти.

– Вика Леонидовна, вы не заметили, это служебный кабинет. Личные вопросы в нерабочее время. В половине шестого приглашаю вас на ужин. Там и обсудим.

– Не понимаешь, да… не хочешь услышать! У меня шторм в голове, мерцающие точки перед глазами, шелест осенних листьев под ногами, музыка летнего дождя в брызгах радуги. Ты влюблялся когда-нибудь? Хотя, о чём я. У тебя мозг заточен на аналитику, на финансы, на инвестиции. Вы же, мужчины, ненормальные: ничего кроме бизнеса не видите.

– Не скажи… те, Вика Леонидовна. У меня тоже есть нереализованная мечта, я тоже сентиментален. Да, у меня есть тайна. Пытался запереть её в пещере грёз, но увы… неудачно. Освободите кабинет, мне нужно работать. Вам тоже.

– Так, да! Разве тебе, бездушному цинику, понять, что чувствует сентиментальная женщина, потрясённая энергией романтической страсти? Помнишь, как звучит, чем пахнет летняя ночь? А вкус черешни? Я околдована трепетными благоговением, ожиданием чуда, эмоциями особенного, восторженного состояния, а ты меня на “вы”! Вот уже неделю я бегаю во сне босиком по росе, ловлю ртом хрустальные дождинки, слушаю волшебное пение соловья, наблюдаю за полётом шмелей, мотыльков и стрекоз, боясь спугнуть очарование момента. Я так счастлива, так люблю жизнь… что хочется умереть.

– Замечательно. О похоронных мероприятиях, закатах и рассветах поговорим позднее. В семнадцать тридцать, в кафе.

– Не изображай из себя дерево дубину. Я сама приглашу тебя, когда выполнишь мою просьбу.

– Хорошо! Излагай, конспективно, кратенько. Только суть.

– Вот. Ты же знаешь, я живу с мамой. У неё радикально консервативные взгляды на всё, что связано с отношениями мужчины и женщины. Привести Северьяна домой я не могу в принципе. Она не поймёт. Мне необходимо поговорить с ним в волнующей интимной обстановке: он, я, тихая трогательная музыка, свет оплывшей свечи, щекочущая нервы пульсация сближения в ритмичном танце, дрожащие руки на моей талии, влажные губы…

– Вика, зачем пересказывать мне сюжет дамского романа? Я просил – коротко и ясно.

– Мне нужны ключи… от твоей холостяцкой берлоги. На один единственный вечер.

– Плавно перетекающий в ночь, где кто-то с кем-то будет ходить нагишом, шелестеть новенькими простынями и разводить бабочек… в животе. Забавно. Почему я? И ещё два вопроса к тебе. Первый – он бомж, не может пригласить в более интимное место? И второй – где буду в этот волнительный момент созерцать звёздное небо я?

– Не представляю. У меня голова идёт кругом. Ты же мужчина. Придумай что-нибудь. Сними номер в гостинице. Переночуй у любовницы.

– Я всю жизнь люблю только одну женщину.

– Познакомишь? Пойми, это же моя мечта, моя инициатива. Как я могу его напрягать?

– То есть, ужин со мной отменяется. Слушать в сумерках соловья, наблюдать за мерцанием светляков, за шумом прибоя в ночной тишине ты мечтаешь отнюдь не со мной.

– Верещагин, не будь букой. У нас с тобой было детство, полное приключений, юность с песнями у костра. Помнишь, как мы угнали у сторожа лошадь, как катались на ней без седла до самого утра? А наводнение в чужой лодке. Мы утащили три рыбины из чьей-то сети, уплыли на остров, варили уху, наелись до отвала, заснули в обнимку, замёрзли как цуцики, согревали друг друга, потом гребли домой в полной темноте. Было так здорово… так романтично, так страшно. Да у нас столько всего было, столько.

– Мы целовались на том острове.

– Скажешь тоже. Просто баловались. Потом на выпускном.

– Я бы и сейчас не прочь повторить подобную шалость.

– Ха! Целуй, сколько влезет… потом когда-нибудь. Сначала ключи.

– Ладно, подумаю.

– Слушай, Верещагин, а что ты там про мечту говорил, про тайну, которую куда-то там прятал?

– Так, блажь. Может, я лучше номер в гостинице тебе сниму.

– Ещё чего! Сева может подумать, что я… женщина лёгкого поведения.

– Думаю, сумеешь в любой обстановке дать понять, что характер у тебя, как и моральный кодекс, которому следуешь, назвать экстравагантным и легкомысленным не выйдет. Ты у нас кремень. Вика, что-то в твоей просьбе смущает меня, настораживает. Выходит, что ты как бы мягче выразиться, напрашиваешься. Провоцируешь. Скажи честно, ведь ты придумала своего Северьяна, ты совсем его не знаешь. Давай лучше поужинаем, обсудим. Ошибки – это ненужная боль.

– Никита Данилович, мы с тобой друг о друге всё знаем. Скучное это занятие – ужинать просто так, когда судьба предлагает сыграть на божественной скрипке. Обещаю – следующая очередь твоя.

– Что ты имеешь в виду, что мой номер шестнадцатый?

– За те полгода, что мы не виделись, я написала целый том стихов, два десятка песен. Буду петь одному тебе, хоть до самого утра. Ключи…

Никита смотрел на женщину, которую любил больше всех на свете, только признаться в этом, не смел, с надеждой, что это нелепый розыгрыш, что сейчас она передумает, скажет, что пошутила.

Неужели Вика не видит, как он смотрит на неё, как из кожи вон лезет, желая быть рядом?

Его основательно трясло, но отказать любимой в просьбе не было сил. Она могла понять признание в чувствах превратно.

В служебном сейфе лежал дубликат ключей, но отдать их Вике – обокрасть себя, предать своё светлое чувство. Это по большому счёту сводничество.

– Во сколько я должен уйти?

– Не знаю точно. Это будет экспромт. Немного попасёмся в парке, нагуляем всякий разный аппетит, проникнемся очарованием момента, почувствуем неодолимое желание поделиться друг с другом тайной и… Да, обещай открыть то сокровенное, что безуспешно пытаешься от себя спрятать. Вместе мы справимся. Так вот… мне необходимо сначала почувствовать необходимость остаться наедине, делиться по-настоящему личным, желание доверять и довериться. Ты же знаешь – я неисправимый романтик. Самое важное для творческой личности – композиция, сюжет, исполнение. Когда всё-всё начинается с любви… мелодия, атмосфера, темп, эффектные детали. Интрига, фантазии, краски, антураж. Самая лакомая составляющая любовного приключения – предвкушение наслаждения, объёмная эмоциональная картинка, сладкий трепет томления, связанный с неизвестностью, с открытием, с новизной. Секс – награда для мужчины.