Валерий Столыпин - Я тебя… никогда!

– Работаю. Да, тот самый проект.

– Какого чёрта! Мне некогда.

– Кто она, – почти равнодушно спросила Вика, – жена, любовница?

– Начальство… ну, жена… и что?

– Я про себя всё рассказала, ты соврал. Уходи.

– Динамо решила крутить?

– За кого ты меня принимаешь?

– За девку, которая хочет трахаться.

– Браво. Будешь насиловать? Рискни.

Никита набрал её номер.

– Вика, ты случайно закрыла меня на лоджии. Извини. Помощь нужна?

– Сейчас открою.

– Так ты чего, сука, подставить меня хотела, – завопил идеальный любовник Северьян, – зря ты так. Ходи теперь и оглядывайся.

– Я рада… что вовремя разглядела в тебе козлика. Не пыли, ничего ты мне не сделаешь. Даже жены боишься. Иди уже, горе-любовник.

Северьян с опаской посмотрел на Никиту, мужчину с торсом атлета и суровым взглядом.

– Зря ты так. Думаешь, этот простит? Ага! Передаю из рук в руки. Пользуйся. Девочка горячая, сладкая, только дура.

Никиту переклинило. Ринулся было в бой, но Сева оказался шустрее: просвистел, как фанера над Парижем, только его и видели.

– Останешься, – неуверенно спросил Никита, с надеждой глядя на Вику.

– С удовольствием. Жаль, гитары нет. Не люблю ходить в должниках.

– А целоваться?

– Думаешь, забыла? Много чего вчера наобещала. Не всё сразу, но… давай потанцуем. У меня замечательное настроение.

– Хочу кое-что показать. Тот самый секрет. Открой вон ту створку шкафа.

– Мне не придётся жалеть?

– Зависит от того, что увидишь. Не каждому дано так щедро жить…

– Друзьям на память города дарить?

– Гитара! Научился играть?

– На оборотной стороне послание в будущее.

– “Вика, я тебя люблю”. Это то, о чём я подумала?

– Прости.

– Даже не подумаю. Ты совсем ненормальный, да! Столько лет молчал. Я думала…

– Я тоже…

Как это нелепо и больно – расставаться с женщиной, с которой пять долгих лет после свадьбы и три до ритуального таинства путешествовал наедине по сказочным астральным мирам любви, сплетая из тончайших энергий бытия и неправдоподобно прекрасных минут слияния запредельно причудливую, прекрасную в своей неповторимости ткань жизни.

Восемь лет обожания, восхищения, безумно пылкой влюблённости и внезапное, стремительное падение в беспросветную бездну.

Звёзды, как и прежде, посылали начинающим романтикам и опытным любовникам телепатические импульсы взаимного влечения, так же ярко светились лунные дорожки, переливаясь на зыбких речных волнах, указывая направление движения от сердца к сердцу.

Вокруг горели многочисленные костры из пламенных чувств, соловьиные менестрели привычно одурманивали доверчивые парочки, заманивая в липучие сети сладострастия, ночные птицы пугали таинственными звуками, разрывающими тишину, заставляя прижиматься теснее, искать спасение в продолжительных поцелуях.

Назойливо-тревожные мысли ритмичными, болезненными акустическими волнами перетекали из одного полушария моего воспалённого ревностью мозга в другой и обратно: пузырились, топорщились, лоснились, как плохо проглаженная ткань, в которую вдруг превратилась семейная идиллия.

Вероника изменила: обыденно, равнодушно, буднично.

– Ты уехал к родителям, я скучала. Вадик успокаивал. Красивая музыка, полумрак кафе, бокал игристого вина. Потом ничего не помню. Не более чем случайность.

– Потерялась на целый месяц. Ты же и после с ним встречалась, я знаю. Блуждала в лабиринте страстей, искала свет в конце тоннеля? Почему, зачем? Неужели монотонность и скука – объективно достаточная причина предать любовь? Или это было любопытство?

– Не спрашивай. У меня нет ответа. Он не такой как ты, только и всего. С ним интересно.

Зачем она откровенничала?

Бросила бы соломинку, за которую можно ухватиться, покаялась.

После развода я вспоминал не только то, что было на самом деле – гораздо больше, гораздо. Наверно успел вложить в образ Вероники сокровенные глубинные смыслы, лишившись которых обнаружил неожиданно, что темнота, пустота и тишина – это очень страшно: падаешь в гулко звенящую бездну, не имея возможности остановить или замедлить катастрофу, после которой… ничего, совсем ни-че-го.

Я помнил жену разной, даже такой, с которой ещё не был знаком, какой любимая была задолго до того момента как полюбил её, когда лишь увлечённо рисовал в воображении совершенный образ.

Звёзды, предвкушение грядущего блаженства, первый поцелуй. Бесконечно прекрасный праздник.

Каждое следующее прикосновение добавляло волнения, казалось особенным: исключительным, удивительным, уникальным.

Вам доводилось когда-нибудь неожиданно просыпаться от резкого звука или по иной причине в полёте, когда внизу пустота, провал, когда сердце пытается вырваться за пределы тела, чтобы избежать немедленного разрушения, когда раскаляется дыхание, закипает кровь?

Я падал так каждую ночь.

Наверно привычные чувства не желали покидать бренное тело, оставляя возможность чем-либо похожим заполнить пустоту. Когда-нибудь потом, в следующей жизни или немного раньше.

Закрывая глаза, я думал о ней, только о ней: беседовал, делился эмоциями, спорил; открывая их – сдувался наподобие проколотого воздушного шарика, превращался в её тень.

Вероника исчезла из реальной жизни, не проявляла себя никак в материальном мире, но к чувствительным каналам души подключилась её бесплотная голограмма, не позволяющая себя отделить.

Справиться с состоянием тошнотворной зависимости, ампутировать больной орган, вызывающий фантомные страдания, не получалось: он врос в душевную ткань, кровоточил, саднил.

Я понимал, подобного рода измена – не агрессия и не преднамеренное предательство, это декларация о наличии в общении фатальных ошибок, способ избавиться от накопившейся сверх меры негативной энергии, но природная брезгливость не оставила шансов обернуть события вспять.

Изменяют обычно с тем, кто намеренно или случайно сумеет окружить непривычной заботой, создал привлекательной планировки тёпленький кокон, в котором появляется чувство защищённости и комфорта. Особенно впечатляют в такие минуты искреннее сочувствие и нежные прикосновения.

Я не слабак, не сентиментально озабоченный нытик. У меня достаточно сил, чтобы не впасть в беспросветное уныние. Наверно потеря слишком значительна, возможно, невосполнима.

Пустота угнетает. Необходимо было хоть чем-то её заполнить: несколько капель взаимного интереса, горсть доверительного разговора, щепотка душевной теплоты способны облегчить невыносимую тяжесть бытия.

Так я себя настроил, на это рассчитывал.

Знакомиться с женщинами я не умел. Незачем и негде было обрести опыт легкомысленного флирта.