Ник Шумрок - Витька-придурок и другие рассказы

– А чё ты молчишь? Вдруг нарушитель?

– Придурок! Кому нужен этот сарай?

– Тем более, трех еще нет!

– Хорь позвонил, сказал, что дежурный по части сюда едет, хочет врасплох нас застать! Вот ведь еще один придурок! Да что с него взять, у нашего замполита – одна извилина и та прямая! Давай, шуруй в караулку, надо полы помыть к его приезду, не дедушка же будет рогом упираться.

Стало понятно, почему он раньше времени приперся. Ему лучше пятнадцать минут на свежем воздухе погулять, чем встать раком и«опуститься» до мытья полов. Интересно, а вот если, действительно, придется на ядерный фугас идти, как он будет себя вести в дозоре, когда нас двое? Тоже скажет:

– Давай, салабон, вперед, а «дедушка» здесь в тенечке полежит.

А «салабон» то может и ножичком больно поковырять, и получится,как в песне Высоцкого:

«А что ему, кругом пятьсот,

И кто кого переживет,

Тот и докажет, кто был прав,

Когда припрут!»

Хотя, вероятность вернуться живым, когда до линии фронта 500 километров, и у выжившего невелика. Стрелять в тылу врага нет смысла, сразу засекут. Нас даже натаскивали, что если напорешься в лесу на ребенка или женщину, надо их «ликвидировать», не то вернутся в село и скажут, что какие-то дяденьки с автоматами в лесу прячутся. Все, тут хоть какой пояс по карате имеешь, а против батальона военной полиции не попрешь!

К счастью, не пришлось мне в жизни никого убивать! Бог миловал!

Не успел я протереть полы, прополоскать тряпку, как раздался сигнал автомобиля у ворот! Быстро схватил автомат и пропустил машину на территорию склада. Тут же выскочил заспанный Акулов (или Окулов), доложил по форме. Все-таки не прав Родичев: у замполита нашего не одна извилина, а как минимум две! Читать, писать умеет, проверил документы, пошел с Женькой на пост, убедился в целостности всех печатей на складе, нашел мусор за печкой, велел убрать, да проверил по описи все, что должно быть в караульном помещении. Оказалось, что вместо бачка для питьевой воды с краном в наличии аналогичный, но без оного. И кружки одной недосчитался.

– Как же вы проверяли, когда принимали караул?

– Виноваты, товарищ старший лейтенант, – бойко ответил Женька.

А что толку с дураком спорить.

– Завтра утром доложу комбату – промычал замполит и уехал.

Представляю, как его завтра комбат отматерит при всех офицерах, когда он будет ему эту фигню докладывать. Мужику за сорок, а он все еще старший лейтенант: долго в прапорщиках ходил. Как затянет свою лабуду на политзанятиях:

– Социализьм, коммунизьм… Наше социалистическое отечество… Интернациональный долг… Братство по оружию… Коварные планы империализьма… Немецкий реваншизьм…

Когда закрывал за ним ворота, уже и светать стало. Приперся Родичев с поста, и я лег спать. Это только называется, что ты спишь два часа. Какой сон на жестком топчане в обмундировании, сапогах и шинели? Хорошо, что хоть автомат в пирамиде. Полчаса промучился, пока заснул, да за полчаса до выхода Родичев разбудил: Хорь завтрак привез на дежурной машине. Слышно, как Акулов заходится смехом, слушая свежие анекдотыпро замполита. Отчебучил ночью: «накрыл» ребят из кухонного наряда, когда те картошку жарили.

– Захожу в подсобку, а у них там шипит…, – еле сдерживая хохот копирует голос замполита Хорь.

Быстренько съел шрапнель, запил чаем, а сахар взял с собой. Засыплю в ту самую кружку, недостачу которой замполит обнаружил, и с соком выпью. «Родина», конечно, щедро поит, но сахарку жалеет. Всё больше норовит нашу жизнь подсолить!

В порт Кейптауна, залитый желтыми причальными огнями и светом луны на чернильно-звездном небе, мы «ворвались», как та самая«Жанетта» из популярной песни. На академическое научное судно«Академик Трешников», кроме команды, собралось нас «всякой твари попаре»: полярники, океанологи, метеорологи, гидрографы, зоологи и даже этнограф с лингвистом, которых мы должны были «забросить» на Борнео. На остров Ява, конечно, но они сами предпочитали называть его Борнеои звучит более экзотично и ассоциации вызывает с сыном губернатора острова.

Мог ли я, распевая в детстве: «В Кейптаунском порту с пробоиной в борту «Жанетта» поправляла такелаж», представить себе, что через пятьдесят лет буду своими клешами мести знаменитый причал, как те самые «четырнадцать французских моряков». И клёшей на мне не было, как и на остальных моих соотечественниках, что сошли утром на берег, и такелаж нам поправлять не было необходимости, хотя и потрепали нас шторма в Бискайском заливе. Бедный лингвист, впервые вышедший в море, весь изблевался, проклял все на свете и твердо решил в Кейптауне «сесть на «паровоз» и вернуться назад, в Питер. Правда, старпом напомнил ему, что «железка» из Кейптауна доходит только до Южной Родезии, а там дикие и голодные племена шона быстро употребятего в пищу, а кишки нарежут колечками, обжарят на костре и принесут вождю как деликатес. Успокоился океан, успокоился и лингвист, а перед заходом в Кейптаун и вовсе ожил и резво болтал по-английски с нашим провожатым из местных аборигенов.

– Спроси у него, Гена, где тут таверна «Кэт», – обратился к нему наш экспедиционный фотограф, как и я, впервые оказавшийся в Кейптауне.

– Какая еще таверна?

Генка был моложе нас и, по-видимому, не слышал этой полублатной песни нашей юности.

– Ну, как там поется: « а на пути у них таверна «Кэт»!»

Генка быстро затараторил по-английски, потом стал объясняться жестами. До нас только доносились слова гида «вотерфронт, вотерфронт». Наконец, Геннадий повернулся к нам и поведал следующее. Местный английский сильно отличается от британского и американского. Они говорят на какой-то тросянке, вплетают на каждомшагу «африканс» – голландские слова. Потомки буров, что с них возьмешь? Но, что я точно понял, никакой таверны «Кэт» он не знает и даже никогда не слышал о ней. Во всяком случае, в районе порта такой точно нет. И потом, нынешний порт построен лет 15–20 назад, а старый«Вотерфронт» давно уже слился с городом, и там швартуются только маломерки да частные яхты. Сейчас на месте старого порта – набережная Альберта и Виктории.

Я сам, когда узнал, что «Трешников» будет заходить в Кейптаун, тотчас вспомнил эту песню моей далекой юности. Когда же я впервые услышал этот шлягер? Наверное, в середине шестидесятых, когда опять входили в моду расклешенные брюки. Отец по блату достал для старшего брата путевку в элитный пионерлагерь, республиканский «Артек». Ничего общего с тем, крымским, он не имел, кроме названия. Моря рядом не было и в помине, «степь да степь кругом», хотя мы часто шутили, что в прокат вышел новый фильм – «Подводная лодка в степях Казахстана»! Справедливости ради надо сказать, что (со слов брата) «Артек» располагался в живописном сосновом бору на берегу большого чистого озера с песчаным дном. Как потом оказалось, он стал для сельской провинциальной пионерии настоящей школой жизни. Брат там начал курить, ругаться матом и выучилмножество блатных и околоблатных песен, многие из которых в девяностые годы вошли в альбом Макаревича «Пионерские блатные…». Естественно, весь усвоенный им лагерный «фольклёр» тотчас перетек в нашу повседневную жизнь. Теперь молодежь в поселке, выпив портвешка, выла под гитару песни о том, как, узнав в приговоренном к расстрелу за«мокрое» дело сына, «повесился сам прокурор», как «по тундре, пожелезной дороге», мчится поезд Воркута – Ленинград, и в том числе, как в Кейптаунском порту «увидев англичан, французы были все разозлены!» Где этот Кейптаун, что это вообще такое, никто из нас тогда не знал.«Наверное, где-то в Америке, рядом с Рио-де-Жанейро или Калькуттой, а то и с каким-нибудь Антверпеном». О том, что кто-то из нас сможет сойти на пирс этого самого Кейптауна, даже в голову не приходило. Это все равно, как мечтать о полете на Марс! Потом уже, из курса географии, мы узнали, где находится этот Кейптаун, на каком континенте, а прочитав книгу «Капитан Сорви- Голова», мы играли в «буров», мечтали о скачках по прериям на маленьких лошадках пони. А так как пони у нас не водились, то пытались оседлать молодых бычков и даже взрослых коров. Но животные категорически отказывались становиться лошадьми и неистово брыкались, пытаясь сбросить седока на землю. И чаще всего им это удавалось. Буров из нас не получилось, да и взрослели мы постепенно.