Виктор Улин - Вальс-бостон

Моя партнерша шуршала, ворочаясь за шкафом – цветастая занавеска колыхалась под мимолетными касаниями ее тела и вызывала во мне ненужные желания.

Заглянул Викстан, покосился на меня, щелкнул подтяжками, но промолчал и выбежал опять.

Наконец в джинсах и кофточке, с расчесанными после заколок волосами, Люда вышла из-за шкафа, и мы отправились вниз.

* * *

На трамвайной остановке волновался недовольный народ – видимо, где-то произошел затор – и мы пошли пешком до автобуса.

Прошагали три квартала по заросшей темными, еще не собравшимися цвести липами улице, свернули к старому универмагу, потом еще пару минут ждали под желтой табличкой.

Автобус пришел быстро. Я подал Люде руку, помогая ей взобраться на ступеньки, и она с улыбкой оперлась на мое плечо, оказавшись на секунду выше меня. Чувствуя томительное удушье, я отметил, как пропечатались через кофточку швы ее лифчика на самых выпуклых местах.

Мы опустились на горячее сиденье.

– « Жена со столяром изменяет» , надо же…– пробормотала Люда. – Кстати, ты давно женат?

– С чего ты взяла? – искренне удивился я, привыкший хранить свои семейные дела в тайне и уверенный, что это удается.

– Да так… – она прищурила глаз. – Ни с чего. Просто чувствую.

И рассмеялась, остро сверкнув зубами.

– Ты права, как ни странно, – я вздохнул. – Я был женат, в самом деле.

– Развелся? – она спросила спокойно, точно ждала именно такого ответа.

Я молча кивнул.

– А дети?..

– Детей нет. Жена в другом городе. Работает парикмахершей. Дамской, – перечислил я, отсекая дежурные вопросы. – И вообще все это было давно и неправда.

– И у меня муж не здесь. В Белоруссии, хотя я с ним не разведена.

Я ничего не сказал.

–Пока не разведена, – добавила она.

И мягко толкнула меня плечом, отчего ее грудки дрыгнулись вверх-вниз.

Я вспомнил, что прежде Люда никогда не вдавалась в подробности своей жизни.

И подумал – неужели Арсенов анекдот сегодня побудил ее разговориться?

Автобусное окно вкрадчиво засинело, словно напоминая о том, что летние вечера даются не всегда и не просто так.

И что все, таимое и сдерживаемое прежде, сейчас имеет право на осуществление.

– При-ехали, – Люда встала, опершись на меня, когда автобус заскрипел на повороте около темного сквера. – Счастливо, Юр! До следующей репетиции!

– Тебя проводить? – спросил я, зная ответ, но не в силах сопротивляться синеве манящего вечера.

Люда глянула на меня сверху вниз. В тусклом автобусном свете ее глаза из серых сделались почти синими, как сам этот чертов вечер.

– Нет, это будет уже слишком! – ответила она.

И, тронув пальцами мою щеку, со смехом побежала к выходу – вынудив меня еще раз полюбоваться своими крепкими ногами.

На работе никто не работал: с раннего утра все слонялись из угла в угол, томимые трепетным предчувствием аванса.

Сколько народу числилось в штате нашей картинной галереи – большой даже не в масштабе города, а просто огромной – ведал один бог, да и тот мог ошибаться; я же за три года так и не выяснил.

В обычные дни мастерские, подсобки, склад и гараж всегда поражали девственным безлюдьем. Но в день раздачи денег неизвестный народ появлялся из пустоты – как, согласно теории Парацельса, мыши самозарождались в грязном белье – и заполнял все помещения густой толпой.

После обеда ко мне приблизился белобрысый Геша.

– Юрец, ты того, а?.. Ты это… Ну, в общем… – он нервно дернул острым кадыком. – Три рваных в честь праздника, а?

– А какой нынче праздник? – поинтересовался я, привычно ломая дурака.

– Дык… день китайской авиации. Аванец сегодня – ты что, забыл? Трудовой праздник всего… этого самого… как Саныч говорит… В общем, скидывай треху, мы уже у Ваньки-шофера отоварились.

– Не потребляю, ты же знаешь! – я хлопнул себя по джинсам. – Яз-ва!

– Жа…аль, – протянул Геша, удивившись, как всегда, по-детски искренне.

Столяров нас работало трое.

Геша, я и Саныч.

Саня был классический « БИЧ », то есть бывший интеллигентный человек: он успел где-то поучиться года два и любил философствовать, вворачивая витиеватые слова, смысл которых сам представляет не без труда.

Геша составлял прямую противоположность. Был прост, как дрозд, имея единственный интерес: выпить, да заняться природным делом с представительницей противоположного пола, причем все равно с какой.

Впрочем, в двух последних пунктах она друг друга стоили.

Работа наша была, можно сказать, не пришей кобыле хвост: любой из нас мог вкалывать, набирать заказы у художников со стороны, а мог вообще ничего не делать, через коленку выполняя наряды, получаемые от начальства галереи.

Геша с Саней поживали именно согласно второму варианту.

Я быстро понял их систему и, месяц проваландавшись, вышел из « бригады » и стал работать по отдельному наряду. Довольны остались все: я зарабатывал деньги, Геша с Саней пьянствовали и чесали языки. До меня третьим работал пожилой семейный мужик, тоже – на их беду – непьющий. Тот постоянно ругался, что из-за них, беспечных алканавтов, не может прокормить семью – и с моим приходом они вздохнули свободно.

Геша удалился, а я вернулся к своей работе.

Я недавно взял у местного живописца, заслуженного художника Рассадина, заказ на оформление персональной выставки. Подрамники я уже привел в порядок – перебил, заменил клинышки по углам, ровно натянул холсты, закрепил лохмотья мелкими гвоздиками. Теперь мне осталось сделать рамы.

Взяв верхнюю картину из штабеля, я повернул ее к себе лицом.

Там были изображены, очевидно, березы – длинные, грязно-белые полосы, местами подпачканные черными поперечными мазками. Внизу темнели схематично обозначенные решетки и косо торчащие крестики. Судя по всему, тут подразумевалось кладбище. Я взглянул на оборот.

« Вечный покой » – размашисто значилось у углу подрамника.

Вечный… Честно говоря, так намалевать, пожалуй, смог бы даже я. Хотя, впрочем, имелся ли в том хоть какой-то смысл? Рассадин платил мне деньги, и этого было достаточно для того, чтобы я обрамлял его картины.

Я выдернул с нашего общего для всех стеллажа белую багетину с широкой кромкой – наиболее подходящее обрамление для такого шедевра – замерил длину, приложил усорез, отхватил нужные куски.

Кастрюлька со столярным клеем угрюмо бурчала на электроплитке. Я приподнял крышку, заранее задержав дыхание, что не впускать в себя тошнотворную вонь. Аккуратно промазал торцы и сложил раму на верстаке. Для прочности следовало тут же прошить углы крест-накрест. Я выдвинул нижний ящик и обнаружил, что – как всегда, в самый неподходящий момент- у меня кончились длинные тонкие гвозди.