Виктор Улин - Вальс-бостон

Я мысленно выругался: ведь на складе сегодня в честь аванса могло быть заперто.

Вздохнув, я все-таки туда отправился; заказ Сердюка уже поджимал по срокам.

* * *

Вопреки опасениям, склад оказался открытым.

– Что, Юрик, опять за Полиной Федоровной прислали? – приветствовала меня кладовщица Любаша.

– Нет, сам пришел. И не за ней. Отсыпь кило шестидесятки, будь добра!

– А не поколешься? – она прищурилась с усмешкой.

– Не поколюсь, – отмахнулся я, игнорируя намек.

Кладовщица вздохнула и, виляя задом, удалилась громыхать в темные складские трущобы.

Эта самая Любаша являлась одной из главных тем, неугасающе острым вопросом всех обсуждений.

Очевидцы уверяли, что она по кругу спит со всеми работающими у нас мужиками, а когда образуется прорыв, то прихватывает клиентов со стороны. Причем не получая никаких благ, а совершая развратные действия из чистой любви к искусству. Я не знал, правда ли это – но склонялась Любаша всегда так, что только слепой мог не видеть ее мешковидных грудей, вываливающихся на прилавок.

Сейчас она принесла мне маслянистый кулек с гвоздями, чиркнула закорючку в амбарной книге. Я быстро расписался, подхватил гвозди и побежал к себе.

Рамку стоило зафиксировать, пока не закостенел клей – иначе мне предстояла двойная работа.

* * *

А в столярке начинался пир.

Геша и Саня восседали у окна над раскатанными по газетке огурцами. Пустая водочная бутылка стыдливо блестела в углу. Третий стакан – аккуратно налитый и прикрытый хлебным ломтиком, как на поминках, ждал меня на верстаке.

Всякий раз они оставляли мне, хоть и знали, что делают так зря. Но моя порция составляла для моих сослуживцев своего рода банк: выдув свое одним махом, они знали, что чуть позже получат и ее тоже – процесс растягивался и становился еще приятнее.

Разумеется, я пил – но не работе и не в таком обществе. Здесь я жил под защитой выдуманной язвы.

– У Любашки был? – поинтересовался Саня, взяв мою дозу. – У нашей попечительницы средств труда и воспроизводства?

– А то, – коротко ответил за меня Геша. – У ней самоё.

– За гвоздями ходил, мужики, – пояснил я. – Кончились ни вперед, ни после.

– Ну и как – дала? – поинтересовался Саныч, с наслаждением держа перед носом полный стакан. – Получил сатисфакцию?

– А то нет, – Геша осклабился, смачно рыгнул. – Юрец не нам чета, у него еще стоит. Такому она не то что гвозди…

Он сделал непристойный жест опухшими от пьянки пальцами.

–…Не то что гвозди… Все что хочешь даст, ежели попросить как следовает.

– Учти, Юрец! – он Саныч назидательно поднял палец с синей наколкой, затейливым перстнем в виде оскаленного черепа. – Геша глаголет абсолютную истину, сия дама оправдала свое имя, весьма преуспев в древнейшей из земных профессий! Ты еще не прибегал к ее услугам в сексуально-эротическом организме?

– Загнул, Саныч – перебор, – возразил Геша, рыгнув еще раз. – Она нашего Юрца на червонец старше.

– Это и суть квинтэссенция. Много ты… Женщина в сексуальном аспекте становится приемлемой…

Саныч отпил наконец из моего стакана, крякнул и выдохнул.

–…Сексуально приемлемой для интима лишь по достижении некоей возрастной границы. Любовь – женщина бальзаковского возраста и знает тридцать способов коитуса. Сексапильность…

– А грудя у нее… – мечтательно перебил Геша. – Что твои подушки, гадом буду… И вообще она вся мягкая, как…. Как это самое.

Он плотоядно отхватил половину огурца.

– Кар-роче…. У нее, Юрец, коленки – и те мягкие .

Последний аргумент, вероятно, казался Геше самым сильным.

–…А женщина баль-за-ков-ско-го возраста, – продолжал Саня. – Обладает экспотенцией в области физического соития…

–… Как загонишь ей в задний мост по самые…

Геша явно заимствовал выражение от Ваньки-шофера, у которого в любой момент водилась водка.

–… А как она сосет – европейский класс!

Пьяный треп достиг вершины.

Я отвернулся от коллег и взялся за раму.

Деля водку, Геша с Саней развалили мне углы, а мерзкий клей успел раньше срока остекленеть и превратился в коричневую скорлупу.

Пришлось отбить его ножом и снова ставить на жар вонючую кастрюльку.

Я взглянул на картину еще раз и вдруг понял, что Рассадинские березы напоминают кости.

Старые, вдоволь полежавшие в земле и обглоданные червями мослы

Промазав раму еще раз, я полез за молотком, благо гвозди теперь имелись.

Принято было говорить, что человек счастлив, когда с радостью утром идет на работу, а вечером с той же радостью возвращается домой.

А если результат тот же, но причина обратная?

Если на работу я всегда спешил, радуясь возможности уйти из дому, а домой возвращался счастливый тем, что на полсуток избавился от работы?

Столярку я покидал всегда с удовольствием, она мне осточертела, если не сказать крепче. Почему же я не пытался найти себе иное место, будто белый свет сошелся клином на нашей галерее? Я просто махнул рукой на все с тех пор, как жизнь моя заложила крутой вираж, в котором я не удержался и сорвался в штопор. Сейчас мне уже ничего и не хотелось менять в своей жизни; порой мне казалось, что мне не двадцать семь лет, а все сорок или даже пятьдесят.

А дом…

Сказать, что он у меня был плохим, конечно я не мог. Нет, дом считался вполне нормальным, пожалуй даже очень хорошим. Имелся в нем и достаток, и прочный уклад. Только… Впрочем рассказывать о том можно было долго, и всякий раз с новыми деталями.

* * *

Каждое лето в нашем доме становилось безлюдно по причине отпусков членов моей семьи – я мог царствовать, упиваясь блаженным одиночеством среди пустоты нашей четырехкомнатной квартиры.

В этом году мне такого не выпало.

Правда, мама с папой уехали по семейной путевке на Черное море. Но мой старший брат Олег и его жена Юлия остались на месте. Олежу, по его собственному выражению, « засандалили » в приемную комиссию – он ведь у меня был доцентом Нефтяного института, что составляло не фунт изюма и даже не хвост собачий! – привязав к городу на все лето, и мне приходилось терпеть его общество. То есть не просто видеть брата утром и вечером – а по выходным еще и днем! – но и выслушивать нескончаемые нравоучения.

Удачей могло считаться лишь то, что моя амебообразная невестка оставалась безобидным человеком.

Именно человеком, а не женщиной – аттестовать ее последним словом у меня не поворачивался язык. Она была одной из немногих известных мне особ противоположного пола, в ком я при всех потугах воображения не мог принудить себя хоть на миг увидеть объект интереса, а не просто абстрактное существо в юбке вместо брюк. Юлия имела безупречно квадратную физиономию, форму которой подчеркивали жуткие очки в синей оправе. А прическа… Как объясняла моя бывшая Тамара, нормальная женщина делает химическую завивку не с целью полгода ходить мелким бесом, но лишь потому, что на обработанных волосах лучше держится укладка. Юлия примерно два раза в год – вероятно, ощутив смутное недовольство своей внешностью – посещала парикмахерскую и делала стрижку с химией, после чего ненадолго становилась похожей на женщину. Но через неделю прическа разваливалась, а новую она делать не собиралась и следующие шесть месяцев она ходила в колечках, как пудель – закалывая волосы детскими заколками над ушами. Я знал непритязательность Олега, но все-таки не мог себе представить, как можно с такой женщиной спать.