Александр Завьялов - Театральные подмостки

Это меня уж совсем рассердило.

– Что вы меня все хороните?! Я умер – пусть. Только, Лидия Родионовна, я вас очень уважаю, но, пожалуйста, давайте заканчивайте этот балаган.

Бортали-Мирская всплеснула руками и запричитала:

– Ой, да что же это мы и впрямь на именинника напали! У Вани же сегодня день рождения, день настоящего рождения… Ну-ка, кто у нас ещё тост не говорил? Наливаем, наливаем… За здоровье покойника… тьфу ты чёрт – именинника…

– И то правильно, – обрадовался Алаторцев. – Давайте, поберечься надо, поберечься…

– Только не надо этих глупых тостов типа «чтобы у нас всё было», – продолжала наставлять прима. – Глупые люди не понимают, что эта идиотская реплика понимается буквально. «Всё» – это значит болезни, несчастья, нищета, нужда… Список можно продолжать до бесконечности. А Ване и так не повезло… Ну, а как, в младых годах… Что ни говорите, а на этом свете особенные слова нужны…

Лука Лукич Кандишин решил тост сказать. Актёр, как говорится, легендарный и выдающийся. Девяносто два года прожил и до самого смертного часа со сцены не сходил. Прокашлялся он и говорит:

– Спасибо, Ваня, шо пригласил меня на бенефис свой… Как же удачно сложилось, шо он стал для тебя и для усех нас двойным праздником. Отрадно должно быть тебе, шо освободился ты от бренной жизни не в своей постели, не на больничной койке, не по злой воле худого человека или какого-нибудь стихийного несчастья, а на сцене родного театра, в кругу своих близких и родных людей. Такая уж наша актёрская доля. И про себя скажу. Сколько же раз приходилось мне мертвецов играть! И стреляли в меня, и в гроб укладывали. А роль старика Самарова! Не одну сотню раз я от сердечного приступа на сцене умирал. Покочевряжишься, покривишься для убедительности да тут же и рухнешь как подкошенный. Минут пять, наверно, а то и больше приходилось лежать смирёхонько, пока вокруг все ахают да причитают. А я, признаюсь, лежу себе, бывалоча, и для пущего воплощения представляю, как я над телом своим летаю навроде души. Парю эдак с крылышками и без и удивляюсь. А потом ещё и туннель вообразишь. И туды, в туннель, в туннель засасывает… А дальше как-то… воображения, что ли, не хватало? Ну, представишь ангелов каких-нибудь с крыльями, херувимов шестикрылых, серафимов там, мать с отцом, родственников… Ещё чего-нибудь эдакое для умиления сердца… Да… Так вот я о чём. Жить надо так, шоб не в ущерб загробной жизни. Шоб у души у нашей только прибыток был. А выпьем, друзья мои, за то, шо нет никакого туннеля, и никто нас никуда не засасывает!

Слушал я тост, этот бред сивой кобылы, вполуха и всё ждал, когда мой разум восторжествует над белой горячкой. Так и решил, что пить больше не буду, и тогда покойнички потихоньку рассосутся, а с ними и странные видения улетучатся восвояси. И вот пока я, наивный, питал призрачные надёжды, моя «шизофрения» раздулась уже до размеров всего зрительного зала. Да-да! Вдовесок ко всем бедам, я стал видеть ещё и зрителей, которых ну уж никак не могло быть.

Покойника с кладбища не забирают

Случилось это так. Когда Лука Лукич сказал последнюю фразу, я, сидевший боком к залу, услышал, как зрители захлопали в ладоши. Вздрогнув, я повернул голову и глазам своим не поверил: полный зал зрителей! Аншлаг, ни одного свободного места! А зрители рукоплещут как-то уж совсем вяло и браво не кричат. Ладно бы просто зрители, а то ведь на первых рядах знаменитые писатели, режиссёры, актёры и актрисы, многие из которых уже умерли.

– Ваня, ты чего в зал уставился? – с иронией спросила Ольга Резунова. – Спектакль ещё не закончился. Хочешь на своём бенефисе провалиться?

Я и правда в какое-то оцепенение впал. В первом ряду я увидел знакомую девушку. Она единственная не хлопала, не веселилась, а смотрела на меня, не отрывая глаз… и плакала. И не просто роняла слёзы умиления, как это часто бывает во время спектакля, а горестно рыдала. Да, я узнал её: много, много раз видел на своих спектаклях. Это странная история… Меня все время почему-то тянуло к милой незнакомке, и это не объяснишь. Актёрам нельзя смотреть в зал, но я всегда чувствовал её взгляд. Иногда я забывался, и наши глаза встречались. А на поклоне я мельком смотрел на неё и опять видел её глаза. И хоть она торопливо отводила взор, словно боялась выдать себя, я всё понимал. Эх, а что я понимал? Ну, заносчиво зачислил в свои поклонницы, хотя она никогда у меня автографа не просила и даже не подходила. Выйду из театра – какая-нибудь фанатка подбежит, а она стоит в сторонке тихо так, с грустью куда-то смотрит, словно задумавшись. Первый раз я увидел её лет восемь назад. И вот с тех пор так и не познакомился. Да, тянуло меня к ней, тянуло, как к родной душе, но, стыдно признаться, это и пугало. Всегда был погружён в театральную жизнь, в непрерывные творческие искания и всё такое. Как раз тогда я познакомился с Лерой, а семь лет назад мы поженились… Лера тоже актриса нашего театра, и младше меня на три года. Отец и мать из киношной среды, уважаемая семья, династия. Не каждому так везёт, как мне повезло… Житейские проблемы как-то сразу разрешились, в кино и на телевидение стали больше приглашать, появились влиятельные знакомые и покровители, и вошёл я, как говорится, в обойму избранных. По правде сказать, вся эта элитарная толкотня – это не моё, поэтому старался избегать всевозможных ток-шоу, клубных посиделок, бесконечных праздников и поминок. Но меня радовало, что могу, не слишком задумываясь о хлебе насущном, постигать актёрское ремесло, сниматься в хороших фильмах, много читать и заниматься любимыми и нужными делами. Детей, правда, мы так и не нажили. Лерочка твёрдо решила, что мы должны пожить для себя, а я вяло настаивал.

Знаете, смотрю я на свою прошедшую жизнь и теряюсь. Как будто не жил, а находился в каком-то непонятном подвешенном состоянии, в неком душевном анабиозе.

Эх, милая незнакомка! Помню, однажды всё-таки порывался с ней познакомиться, порывался… но пыл мой как-то быстро иссяк, а тут ещё, как назло, неотложное дело появилось…

…Незнакомка в упор смотрела на меня своими большими глазами и не отводила взгляд. И столько в её глазах было боли и укора, что мне стало не по себе, и я – отвернулся. И тогда она совсем разрыдалась, сорвалась со своего места и побежала к выходу.

Я вскочил и уж было кинулся вслед, но встал как вкопанный, вспомнив о своей «шизофрении», и лишь растерянно смотрел, пока незнакомка не скрылась за резными воротами зала.

– Ваня, теперь уже не догонишь, – услышал я за спиной насмешливый голос ненаглядной супруги моей, а ныне уже вдовушки.

Я обернулся: злая усмешка блудила на холодном и красивом лице.

– Вот, Ваня, упустил свою настоящую любовь, – говорила Лера, – теперь локти кусай. Зачем ты на мне женился, дурачок? Кто тебя просил? Хорошей жизни хотел? А как тебе хорошая смерть?..