Владимир Гарасев - Вас смоет Невидимый Дождь

Она вернулась на кухню.

Вернулась, потому что на какое-то время она ее покидала. И была там, где проводила часов десять в день. И не просто проводила. О чем она часто и напряженно думала, беспокоилась, старалась сделать как можно лучше…

Ани на кухне не было.

Она зашла в ее комнату. Аня сидела на кровати и смотрела перед собой.

– Как ты себя чувствуешь?

Аня посмотрела на нее:

– Нормально.

– Ничего не болит? Голова?

– Нет.

– Ты не волнуйся. Ведь тебе уже снились… ну, всякие плохие сны. И все потом было в порядке. Ведь на самом деле ничего не случилось.

Аня молчала, все так же глядя перед собой.

– Правда ведь, ничего не случалось?

Аня молча кивнула.

– Ну вот… Сейчас ты позавтракаешь, посмотришь мультики, и все будет совсем хорошо. Правда?

Аня снова молча кивнула.

– Давай измерим температуру. На всякий случай.

Температуры у Ани нет. Но мерить температуру – прием, который часто помогает в такой ситуации. Когда Аня видит, что температура у нее нормальная, ей легче поверить, что все в порядке и в остальном.

Сходить в свою комнату, принести градусник. И побыстрей – время не останавливается. Что бы ни происходило.

Даже если температура будет сорок – время все равно не остановится ни на секунду! Какое ему дело до чьей-то температуры?

А если она опоздает сегодня – это куда страшнее, чем кто-то, кто подкрадывается сзади!

И вот что еще.

Она давно заметила, что состояние Ани в слабой степени передается ей. Еще до того, как она узнавала об аниных ощущениях, она чувствовала – что-то необычное происходит и с ней. Только заметно слабее.

Как будто у нее есть такие же странности, что и у Ани. Почти незаметные – но все-таки есть.

Если честно – ей это и нравится, и не нравится.

Нравится потому, что приятно чувствовать общность со своим ребенком.

Не нравится – потому, что странности понимают не все. Вдруг кто-то узнает? Она хочет, чтобы ее считали совершенно нормальной!

Время…

Время!!

Быстро завтрак для Ани. Посуду не моем – все вечером.

– Сможешь собраться сама? Я провозилась, времени уже очень много!

Обычно Аня собирается в детский сад самостоятельно. Это экономит минут десять, может – даже пятнадцать.

– Смогу…

Когда она, переодевшись, вышла из спальни, Аня сидела на пуфе в прихожей, как набитая тряпками кукла. Но уже в куртке, шапке и сапогах. И сумка с кроссовками для детского сада рядом.

Все-таки она собралась, не смотря ни на что!

Хорошие мамины гены: можешь – значит, должна!..

Идеальный ребенок, который не задержит маму ни на минуту.

Если бы ни все эти странности…

Может, одно – оборотная сторона другого?

– Как ты себя чувствуешь?

Температура, как обычно, оказалась совершенно нормальной.

Аня, пожалуйста, сейчас ты должна чувствовать себя хорошо! С этого совещания нельзя отпрашиваться. Там будет директор. Директор – тот человек, который принимал ее на работу. Который будет решать, слушать ее недоброжелателей, или нет. Который никогда не опаздывает на совещания!

Она должна войти в конференц-зал первой!

И успеть устроится за ноутбуком, среди каких-нибудь рабочих бумаг. Чтобы второй вошедший увидел: она не просто ждет совещания, а работает. Она всегда работает. Никто никогда не видал, чтобы хоть минута ее рабочего времени прошла зря!

– Нормально.

Молодец! Спасибо!

Может, Аня чувствует, что она от нее хочет?

Время!!!

Она схватила тряпичную куклу под мышку, схватила ключи от машины, ключи от квартиры, щелкнула выключателем и вылетела на площадку.

В детском саду она еще раз внимательно осмотрела Аню. Аня выглядела вялой, но лучшее, чем дома. Возможно, поездка отвлекла ее от переживания сна.

Ее саму поездка явно отвлекла от утренних впечатлений! За два года ежедневной езды она так и не привыкла к движению в часы пик.

Словно попадаешь в опасную быструю реку! С водоворотами, острыми камнями и крокодилами. Течение несет, как ему вздумается. В любой момент может произойти что угодно!

Внимание втягивалось в поездку, как в воронку. Она часто ловила себя на том, что сидит, как начинающий – очень прямо и задрав подбородок, словно стараясь заглянуть за десять машин вперед. Иногда она чувствовала, как руки на руле начинает сводить.

Одно хорошо: за два года езды по одному и тому же маршруту она выучила его в мельчайших деталях.

Массивные чугунные ворота посреди массивной, высокой, очень красивой чугунной ограды вели в парк.

По крайней мере, от ворот казалось, что именно в парк. Но в конце аллеи, за автостоянкой, виднелось здание, похожее на старинный дворец. Всего три этажа – зато и снаружи видно, какие высоченные там потолки. Широкая, высокая лестница. Высокие, до крыши, колонны фасада…

Вывеска у высоких, темного дерева двустворчатых дверей сообщала, что за ними занимаются физикой космического пространства.

Поэтому бывшей учительнице литературы, которая хотела связывать это учреждение с общественностью, пришлось получать что-то вроде второго образования. И часто ее рабочий день продолжался в огромном, высоченном, со сводами и люстрами где-то высоко наверху, зале институтской библиотеки.

А воспитательница, сидевшая в это время с Аней в детском саду, получала от нее определенную сумму.

И все равно миллион раз ей казалось, что она не справится с этой работой. Что она ничего не понимает и не поймет. Что все эти люди, среди которых она работает, не принимают ее всерьез, и она им – чужая.

И все-таки ей нравилось здесь!

Массивная чугунная ограда и густые заросли отгораживали институт от города. И город – состоящий для нее в основном из опасной суеты улиц и надоевшей рутины спального района – исчезал.

Оставался парк, и большое старинное здание, похожее на дворец. Похожее просто потому, что лет двести назад в этом стиле строили все – кроме откровенной дешевки, давно снесенной за неимением ценности.

Он и внутри был такой, этот двухсотлетний почти-что-дворец. За все четыре года она не видела в нем ни одного современного стула, стола или шкафа из пластика и опилок. Только темное, массивное, настоящее, с ненавязчивой резьбой дерево. Все это объявлено памятником архитектуры, и сохраняется в мельчайших деталях. Меняются только ковры, защищающие от истирания старинный дубовый паркет. А вот каменные ступени лестниц не меняются – и видно, что они стерты по краям двухсотлетней ходьбой.

А больше всего нравился вестибюль.

Огромный, гулкий, в два высоченных здешних этажа, с бронзовыми люстрами на цепях, с балконом во всю стену – на который вели две широкие лестницы с чугунными перилами – он имел в своем интерьере деталь, на которую невозможно было не обратить внимание.