Татьяна Дегтярева - Верные спутники моей жизни

Слово «пастораль» первоначально обозначало ещё и противопоставление развращенному городу нравственно чистой деревни. В повести Астафьева это противопоставление войны и мира, низости и высоты, ненависти и любви. Чувство, пришедшее к главным героям такое, казалось бы, естественное в обычной жизни, в сложившихся обстоятельствах кажется нереальным.

Оно так несовместимо со всем, что происходит вокруг, так ничем не защищено, что становится страшно.

Как щедрый подарок судьбы воспринимает встречу с Борисом уже обожженная войной, много всего перевидавшая девушка Люся. И потому всё никак не может она понять, откуда возник на её пути этот чистый и светлый мальчик. Но вот Борис читает ей письмо своей матери, и Люся понимает, откуда.

На первый взгляд, письмо это – спокойный рассказ о нехитром её житьё-бытьё, об отце Бориса, о русском достоинстве, о долге и чести.

Но за пытающимися быть спокойными строчками сдерживаемая напряжением всех усилий страшная материнская тоска. Всё в этом письме кричит, всё взывает: сыночек мой, как я боюсь за тебя и как я тоскую! Как хотела бы я оказаться рядом и закрыть тебя ото всех бед! Но она не может позволить себе даже намекнуть на то, как ей тяжело. Она должна всё выдержать здесь , чтобы он выдержал там . Всё её письмо – образец материнской любви.

В повести «Пастух и пастушка» удивительное, каждой клеточкой сознания прочувствованное писателем горе матери, пославшей на войну своего единственного сына, и такая непримиримость к роковой невозможности матерей поступить иначе.

«…Матери, матери! Зачем вы покорились дикой человеческой памяти и примирились с насилием и смертью? Ведь больше всех, мужественнее всех страдаете вы в своём первобытном одиночестве, в своей священной и звериной тоске по детям. Нельзя же тысячи лет очищаться страданием и надеяться на чудо…».

Без скидки на впечатлительного читателя подан в повести и исход взвода Бориса Костяева.

Так же просто и честно, как и всё, что этот человек делал в своей жизни, погибает от шальной пули Карышев.

Одев чистое белье, ещё раз спокойно всё рассчитав, бросается с миной под вражеский танк старшина Мохнаков, без пафоса и надрыва совершая свое последнее дело на войне.

Бесследно исчезает Корней Аркадьевич Ланцов, как исчезали иногда умные, много понимавшие люди.

А как жаль бедного Шкалика, которому, кажется, наконец, повезло (он пристроен в госпитале) и который вдруг так нелепо, так ужасно подрывается на мине.

Но совершенно сокрушает читателя судьба главного героя. При всём том, что этот юноша так мужественно, так достойно сумел перенести все тяготы, все выпавшие на его долю удары войны, не на йоту не растеряв свой нравственный состав, судьба его не стала судьбой героя в стандартном, общепринятом понимании этого слова. Он не сражен на поле боя со знаменем в руке, с призывом: «За Родину!» «За Сталина!».

Ему не выпало заслуженных орденов, славы, салютов. Умереть как-то вдруг, как бы совсем неожиданно – как это невероятно и как ужасно несправедливо. И вместе с санитаркой Ариной сокрушаешься: как же так: «Такое легкое ранение, а он умер». Почему?

Повесть Астафьева – произведение не только о собственно войне (как оно там всё было), а и о том, что то, что несёт с собой война, абсолютно несовместимо с нормальным представлением о человеческой жизни и о человеке. Взводный «философ» Ланцов так говорит об этом: «…неужели такое кровопролитие ничему не научит людей? Эта война должна быть последней! Или люди недостойны называться людьми! Недостойны жить на земле! Недостойны пользоваться её дарами, жрать хлеб, картошку, мясо, рыбу, коптить небо».

Война расчеловечивает человека. И чем тоньше его внутренняя организация, тем ему сложнее и тем вернее он гибнет. Ведь взять только взвод Бориса Костяева. Все погибли, все, кроме, может (если очень повезет), Малышева и приспособленца Пафнутьева.

Борис Костяев, вне всяких сомнений, представитель лучшей когорты своего поколения. Он и есть образчик того уникального советского человека, о котором писала Светлана Алексиевич. И тем нестерпимее читателю принять горькую правду о его смерти и захоронении. Но Астафьев с его упорным чувством справедливости, с его талантом истинного русского писателя «взятия всякой боли на себя» не щадит читателя и вопреки нашему ожиданию достойного завершения достойной жизни, заставляет увидеть и принять то, что принять сердцем невозможно. Повесть «Пастух и пастушка» – это произведение о том, что были на той войне и вот такие, как Борис, не только не умевшие, но и не желавшие сохраниться любой ценой. Отдав войне все, что только могли, они легли в землю, никому не известные и никем не прославленные. И война эта справедливо называется Великой прежде всего потому, что неопределимо велика была цена, заплаченная за победу.

По известному поверью, «на миру и смерть красна». Борису не досталось и этой малости. Вскипает читательское сердце, что даже похоронен он не как заслуженный воин, а вынужден одиноко покоиться далеко от дома в забытой богом глухой степи, обласканный разве только степными травами. И вот ведь мука: как бы никто в случившемся и не виноват. Так ли это? Или на войне как на войне?…

Ещё до настоящего знакомства с Люсей измученный физически и внутренне опустошенный чудовищным потоком невероятных зрелищ, Борис, может быть, впервые почувствовал, что теряет желание жить.

«Дрема накатывает, костенит холодом тело взводного. Чувство гнетущего, нелегкого покоя наваливается на него. Не познанная ещё, вялая мысль о смерти начинает червяком шевелиться в голове, и не пугает, наоборот, как бы пробуждает любопытство внезапной простоты своей: вот так бы заснуть в безвестном местечке, в чьей-то безвестной хате и ото всего отрешиться. Разом… незаметно и навсегда…».

Да, Борис Костяев умирает не от ран. Взращенному для самого достойного поприща юноше, выпадает на долю непосильная для чистой души ноша бытия… Весна, до которой дожил Борис, – время пробуждения сил, время надежд. И надорванная душа его, пытается как-то приспособиться к новым обстоятельствам, как-то устояться, хотя бы согреться. Но вот очередной обход врача и его вердикт: «– Подзадержались вы у нас, подзадержались».

«Борис уловил в голосе врача неприязнь и плохо спрятанное подозрение. Послышалось угодливое хихиканье той самой санитарки коротконогой, что искала повариху Люсю».

«– У нас тут не курорт, у нас санбат! У нас каждое место на счету… – напористо заговорила старшая сестра, святоликая женщина с милосердными глазами, так опрометчиво определившая лейтенанту две недели на излечение, а он вот не оправдал её надежд, лежит и лежит себе».