Татьяна Дегтярева - Верные спутники моей жизни

Жестокое слово, подлое: взвесил ли кто-нибудь хоть однажды его страшную, подчас убийственную силу. Услышанное же от человека, призванного сострадать, слово такое если и не убило, то добило. Горит сердце писателя от такого немилосердного милосердия.

«Распятый на казенной койке ран больной Костяев Борис беспомощно и жалко улыбался. На его глазах однажды сибирский веселый пареван добивал гаечным ключом подраненную утку. Борису даже почудилось, что он слышит тупой, смягченный пером удар железа по хрусткому птичьему черепу».

Всякая зацепка за жизнь истаивает в Борисе, утрачивается главный человеческий инстинкт – хотеть жить. «Жажда жизни, – пишет автор, – рождает неслыханную стойкость – человек может перебороть неволю, голод, увечье, смерть, поднять тяжесть выше сил своих. Но если её нет, тогда все, тогда, значит, остался от человека мешок с костями».

Надорванная душа лейтенанта не принимает открывшейся ему правды о мире, в котором герой в сложившихся обстоятельствах не видит места милосердию, пастухам и пастушкам, любви и сиреневой музыке. И хотя эвакуированного лейтенанта санпоезд мчит по весенней степи к дому, и хотя бурлящая мирная жизнь за окном, никакой связи с этой жизнью он уже не чувствует. И потому уходит.

Такая вот история русского воина, честная и почти невыносимая в своей предельной жесткости. И когда переустроители сегодняшнего мира пытаются умалить роль России и русского солдата во второй мировой войне, хочется напомнить им, что есть неоспоримые и ничем не устранимые уже свидетельства их подлости и лжи. Есть они, к счастью, и в совестливой русской литературе. И творчество Виктора Петровича Астафьева – один из ярких примеров такого правдосбережения о великой войне и о русском человеке.

P.S. Удивительна сила подлинного искусства слова. Повесть прочитана, поставлена на полку книга, а герои её продолжают жить в сердце. Слышишь их голоса, видишь их лица, тревожные, вопрошающие: мы вот как, а вы …?

«Он оставил нас со своими книгами, исполненными великой надеждой,

что мы одолеем всё-таки выпавшие нам новые исторические испытания,

как он сам, как его поколение героически вынесло неимоверную

тяжесть самой разрушительной и жестокой в мировой истории войны»

С чувством особого волнения приступаю я к разговору о романе Юрия Васильевича Бондарева «Берег».

Перечитывая произведение через много лет, радостно обнаружила, что оно не только не утратило всепоглощающего воздействия на читателя, а словно ещё более поднялось в своей творческой и содержательной мощи.

В переживаемом нами времени беспринципной размытости культурно-нравственных ориентиров роман нашего выдающегося земляка Юрия Васильевича Бондарева видится величественным литературным маяком, излучающим чудный свет ничем не замутненной истины, мужественной правды, долга и чести.

Несмотря на то, что в романе почти нет больших военных действий, центральное и всё определяющее его событие – война. Она – главная точка отсчета и главная мера всего, происходящего в романе. Её страшный, холодящий душу лик предстает перед читателем с первых строк воспоминаний главного героя.

«Четыре долгих года набирая сумасшедшую скорость, поезд войны ворвался в Германию, как бы вонзаясь раскаленными колесами в каменный тупик огромного поверженного Берлина, торчащего из горячей земли мрачными скалами обгрызанных бомбежками домов с чернеющими глазницами окон, наглухо закрытыми подъездами, где мертво остановились лифты, где на площадках лестниц не пахло из затихших квартир немецкими супами и не слышно было ни шагов, ни стука дверей, ни обыденно приветливых голосов раскланивающихся в подъезде соседей, ни этих вежливых „данке шен“, „битте зер“ – везде стыла сумеречная тишина пустыни, без единого во всем городе выстрела. Последняя оборона Берлина – рейхсканцелярия и рейхстаг пали. Всё было кончено».

Роман «Берег» погружает читателя в то полное волнующим напряжением время, когда «…весь цветущий и поющий в сердце май» 1945-го года уже начался, но окончательная точка в войне ещё не поставлена. А остававшийся и такой, в сущности, коротенький путь до нее оказался для главных героев романа временем настоящего испытания.

Никак не ожидавшаяся атака немцев в тылу вынуждает к бессмысленному уже бою воинское подразделение, вверенное главным героям романа, молодым офицерам Андрею Княжко и Вадиму Никитину. Этот бой, отмеченный крайней предгибельной жестокостью немцев, вмещает в себя всю неимоверную тяжесть войны, весь ужас ее нечеловеческого напряжения и ежеминутного невероятного риска. Словно в фильме ужасов встает перед глазами созданная мастерским словом писателя и кажущаяся невероятной картина поистине безумия человеческого.

«В течение нескольких минут всё исчезло, всё утратило реальность – горячий пот тек по воспаленному лицу Никитина, глаза слезились от огненных толчков пороховых газов, брызжущих жаром осколков над щитом незащищенного землёй орудия, и было ощущение железно порхающей в накаленном воздухе смерти, а она звенела ангельскими голосами, гремела, мстительно взвизгивала, в жадном поиске твердого тела наугад мокро врезалась в стволы сосен, топориками срубала ветви, вспарывала землю, вздыбливала асфальт шоссе, осыпая его разрушенную плоть на потные спины ещё живых солдат, зачем-то тоже с одержимой ненавистью посылавших смерть наугад, как если бы в этом был весь смысл существования на земле. И немецкие самоходки, и наши орудия, потеряв пространство, расстояние, видимость цели, стреляли, будто окончательно лишенные зрения, и ожидание слепого осколка и чувство, подобное буйному безумству рукопашной схватки впотьмах, которую ничем нельзя было остановить, охватывало Никитина нервной дрожью бессилия, страха и бешенства».

Как и многие произведения писателей-фронтовиков, роман Юрия Бондарева «Берег» – это в первую очередь дань памяти тем, кто множество дней и ночей нес это ни с каким другим не сравнимое бремя – быть солдатом на страшной войне. А кто, как не человек, сам много раз смотревший смерти в лицо и обладающий при этом редким даром художника, может лучше всего рассказать об этом. Подчеркивая бесценность личного душевного опыта, вынесенного из войны каждым её участником, автор романа напишет: «Количество дивизий, участвовавших в том или ином сражении, со скрупулёзной точностью подсчитывают историки. Да, они подсчитывают количество потерь, определят вехи Времени. Но они не смогут подслушать разговор в окопе перед танковой атакой, увидеть страдание и слёзы в глазах восемнадцатилетней девушки-санинструктора, умирающей в полутьме полуразрушенного блиндажа, вокруг которого гудят прорвавшиеся немецкие танки, ощутить треск пулемётной очереди, убивающей жизнь».