Нина Кромина - Красная косынка. Сборник рассказов

Но здоровье Маргариты Владимировны становилось все хуже. Участковая врачиха, которую нет-нет да приходилось вызывать на дом, забегала ненадолго, да и то все больше ругала Маргариту Владимировну за то, что та не оформляет Надю в интернат. Отказывалась от коробки конфет, которую Маргарита Владимировна берегла на всякий случай, ухмыляясь бросала взгляд на обрывки картонных заготовок, которые уже вечером должны были превратиться в коробочки для лекарств. Только складывать да склеивать заготовки Маргарите Владимировне становилось все труднее. Надя же такую тонкую работу и вовсе делать не могла и, когда бабушка просила ее помочь, только злилась да кричала, а однажды даже ударила ее по лицу.

В эту ночь Маргарита Владимировна не смогла уснуть. Слышала, как у Нади опять до утра работал телевизор, слышала пьяные крики с улицы, шум проезжавших под окном машин, потом лай собак, грохот мусорных баков, воющие звуки автомобильной сигнализации и плач детей, которых родители тянули в детские сады. И все думала о том, как уговорить Надю не идти на рынок. И сна совсем не было, а если он и приходил, прогоняла, потому что главное теперь было – не пустить Надю туда. Но как?! Взять и умереть перед ней? Под утро она все же забылась на несколько минут, но тут же проснулась и сразу, испугавшись тишины в квартире, бросилась в комнату внучки. А там – лежащее на полу одеяло, разбросанные фантики от конфет, огрызки яблок…

«Не удержала!» – охнула Маргарита Владимировна.

Не зная, что ей теперь делать, Маргарита Владимировна ходила по квартире, то и дело заглядывая в комнату к Наде, словно она там могла вдруг найтись где-то за тумбочкой. Неожиданно ее взгляд упал на стену. Оттуда с фотографии смотрел на нее улыбающийся муж, еще в военной форме. Кажется, это фото было сделано в сорок пятом… И тут она кое-что вспомнила. Из кухни принесла табурет, на него поставила стул и кое-как вскарабкалась на него. Открыла антресоль и принялась скидывать на пол какие-то кульки, тряпки. Наконец нашла что искала, кое-как слезла на пол. Прижимая к груди завернутый в пожелтевшую газету сверток, вошла в кухню, там развернула. Мелькнула фотография Сталина в траурной рамке. Небольшая, белого металла коробочка, доверху заполненная некогда ценными, а теперь никому не нужными иголками для швейных машинок. Это был свадебный подарок мужа. Маргарита Владимировна погладила блестящую поверхность коробки, потом принялась что-то искать на ней. «Если серебряная, должно быть клеймо», – думала она. Не найдя никаких отметин на коробке, взяла с подоконника свежую газету, одну из тех, которые запихивают в почтовые ящики вместе с рекламными листками, и увидела лицо молодого мужчины, поразившее ее решительным взглядом стальных глаз и волевым подбородком. «Голосуйте за Навального!» – прочитала она. Обернула в эту новую газету коробочку, оделась и вышла из квартиры.

До рынка было недалеко, через сквер минут пятнадцать. Но Маргарита Владимировна шла долго, потому что дыхание то и дело прерывалось, а сердце стучало так громко, что прохожие то и дело бросали на нее удивленный взгляд. Она уже подходила к рынку, когда мимо нее, заполняя собой всю проезжую часть, прокатил черный автомобиль. Ей даже пришлось отойти в сторону. Из машины вывалился приземистый пузатый мужчина, несший себя вперед как абсолютную ценность, и Маргарита Владимировна почему-то сразу поняла, что это и есть Халид. Мужчина вяло махнул рукой шоферу и нехотя вошел в здание рынка.

А Маргарита Владимировна вдруг ощутила такую вялость, что не могла бы теперь сделать ни шагу. Однако там была ее внучка, и Маргарита Владимировна все же открыла дверь.

За одним из прилавков она сразу увидела Надю и рядом с ней кривлявшегося паренька лет восемнадцати, с густой челкой на глазах, который все пытался схватить Надю за грудь и при этом громко смеялся. Надя отталкивала его и что-то кричала, впрочем, не сердито. Маргарита Владимировна была готова уже броситься внучке на помощь, схватить ее за руку и утащить с рынка, но вместо этого решительно направилась к Халиду. Почувствовав на себе чей-то напряженный взгляд, Халид занервничал, но, увидев старую женщину, внимательно смотревшую на него, только сказал:

– Чего надо, уважаемая?

– Вот, возьмите, – жалко улыбнувшись, сказала Маргарита Владимировна и протянула коробочку Халиду. – Это у меня от мужа осталось. С фронта трофей привез. Она серебряная, вы только клеймо поищите. Раньше это очень ценилось. Больше у меня ничего нет. Это вам… за Надю. Прошу, не обижайте ее.

Будто вспоминая что-то, Халид смотрел на коробочку, потом взял ее из рук Маргариты Владимировны и открыл. Завернутые в чуть просвечивающий пергамент, перед ним лежали швейные иглы. Точно такие, какими шила мама Халида, вынимая их из такой же серебристой коробочки. «Халид, смотри. Твой отец с войны привез!» – любила повторять она, улыбаясь при этом как-то особенно счастливо. И Халид уже почувствовал запах свежей лепешки с ароматом печного дыма, уже видел, как мать, молодая, с гордо откинутой назад головой, сидит у окна с этой коробочкой на коленях и смотрит куда-то вдаль. Он видел голубое небо, рыжую гору над аулом – где-то там теперь лежали его отец и мать. Кровь медленно схлынула с лица Халида… Когда он пришел в себя, старой женщины рядом уже не было. А ему хотелось сказать ей сейчас, что все будет хорошо, что он, конечно, никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах… Но за прилавком со сдобой стояла с некрасивым лицом и безумными глазами девочка в зеленом, с разноцветным горохом платье и изо всех сил отталкивала от себя его шкодливого племянника.

Флэшмоб

После того как Олимпиада Ивановна вышла на пенсию, никаких особенно важных дел у неё не наблюдалось. Ну, забрать внука из школы, покормить обедом, помочь с уроками. Только ей всё почему-то казалось трудным…

Дожидаясь, пока молодая, но строгая Учительница выпустит детей на волю, Олимпиада Ивановна то прохаживалась, то пыталась по-птичьи примоститься на металлическое ограждение газона. Обычно, стоявшие рядом с ней взрослые, встретив своих чад, отправлялись по домам, учительница продленной группы, расставив детей парами, отводила их в соседнюю школу, а она всё ждала, ждала. Иногда, на опустевшей перед школой площадке, оставалась одна и вот тогда-то из дверей, не глядя по сторонам, выходил внук. Его растерянный и помятый вид говорил о чём-то удручающе-неприятном и ей становилось ясно, что сейчас придётся пройти мимо злобного охранника, который не имеет права пропустить в здание не только бабушку, но и осеннюю муху, жужжащую у его уха. Просить, упрашивать, объяснять, выслушивать, подниматься по лестнице, искать нужную дверь, робко заглядывать и негодовать про себя на нерадивого внука, который ну просто хуже всех, что, если он когда-нибудь и найдёт себе приятелей, то сами понимаете каких… Ребёнок же будет упорно молчать, не желая отвечать ни на одно почему и отыскивать ту самую муху, которую упустил охранник.